1[1]
Товарищи, как нравится
Вам в проходном дворе
Всеравенства — перст главенства:
— Заройте на горе!
В век распевай, как хочется
Нам — либо упраздним,
В век скопищ — одиночества
— Хочу лежать один —
Вздох.
17 октября 1932
Ветхозаветная тишина,
Сирой полыни крестик.
Похоронили поэта на
Самом высоком месте.
Так и во гробе еще — подъем
Он даровал — несущим.
…Стало быть, именно на своем
Месте, ему присущем.
Выше которого только вздох,
Мой из моей неволи.
Выше которого — только Бог!
Бог — и ни вещи боле.
Всечеловека среди высот
Вечных при каждом строе.
Как подобает поэта — под
Небом и над землею.
После России, где меньше он
Был, чем последний смазчик —
Равным в ряду — всех из ряда вон
Равенства — выходящих.
В гор ряду, в зорь ряду, в гнезд ряду,
Орльих, по всем утесам.
На пятьдесят, хоть, восьмом году —
Стал рядовым, был способ!
Уединенный вошедший в круг —
Горе? — Нет, радость в доме!
На́ сорок верст высоты вокруг —
Солнечного да кроме
Лунного — ни одного лица,
Ибо соседей — нету.
Место откуплено до конца
Памяти и планеты.
В стране, которая — одна
Из всех звалась Господней,
Теперь меняют имена
Всяк, как ему сегодня
На ум или не-ум (потом
Решим!) взбредет. «Леонтьем
Крещеный — просит о таком-
то прозвище». — Извольте!
А впрочем, что́ ему с холма,
Как звать такую малость?
Я гору знаю, что сама
Переименовалась.
Среди казарм, и шахт, и школ:
Чтобы душа не билась! —
Я гору знаю, что в престол
Души преобразилась.
В котлов и общего котла,
Всеобщей котловины
Век — гору знаю, что светла
Тем, что на ней единый
Спит — на отвесном пустыре
Над уровнем движенья.
Преображенье на горе?
Горы — преображенье.
Гора, как все была: стара,
Меж прочих не отметишь.
Днесь Вечной Памяти Гора,
Доколе солнце светит —
Вожатому — душ, а не масс!
Не двести лет, не двадцать,
Гора та — как бы ни звалась —
До веку будет зваться
Волошинской.
23 октября 1932
— «Переименовать!» Приказ —
Одно, народный глас — другое.
Так, погребенья через час,
Пошла «Волошинскою горою»
Гора, названье Янычар
Носившая — четыре века.
А у почтительных татар:
— Гора Большого Человека.
22 мая 1935
Над вороны́м утесом —
Белой зари рукав.
Ногу — уже с заносом
Бега — с трудом вкопав
В землю, смеясь, что первой
Встала, в зари венце —
Макс! мне было-так верно
Ждать на твоем крыльце!
Позже, отвесным полднем,
Под колокольцы коз,
С всхолмья да на восхолмье,
С глыбы да на утес —
По трехсаженным креслам:
— Тронам иных эпох! —
Макс! мне было — так лестно
Лезть за тобою — Бог
Знает куда! Да, виды
Видящим — путь скалист.
С глыбы на пирамиду,
С рыбы — на обелиск…
Ну, а потом, на плоской
Вышке — орлы вокруг —
Макс! мне было — так просто
Есть у тебя из рук,
Божьих или медвежьих,
Опережавших «дай»,
Рук неизменно-брежных,
За воспаленный край
Раны умевших браться
В веры сплошном луче.
Макс, мне было так братски
Спать на твоем плече!
(Горы… Себе на горе
Видится мне одно
Место: с него два моря
Были видны по дно
Бездны… два моря сразу!
Дщери иной поры,
Кто вам свои два глаза
Преподнесет с горы?)
…Только теперь, в подполье,
Вижу, когда потух
Свет — до чего мне вольно
Было в охвате двух
Рук твоих… В первых встречных
Царстве — о сам суди,
Макс, до чего мне вечно
Было в твоей груди!
=====
Пусть ни единой травки,
Площе, чем на столе —
Макс! мне будет — так мягко
Спать на твоей скале!
28 октября 1932
- Здесь — в поднебесье (фр.).↵
