Итак, еще раз напоминаю о Белом. Если еще не уехал — пусть едет в Прагу. Но до этого пусть известит: да, и после этого — пусть не отказывается. Дело сделаем быстро, и визу и иждивение, — всё. Мне будет помогать Слоним. Так ему и скажите. И передайте ему от меня всю мою нежность и память. ЗАГОВОРИТЕ, ЗАВОРОЖИТЕ его, — иначе его не возьмешь! Будьте его ВОЛЕЙ, и возьмите на подмогу — мою.
Обо всем этом немедленно же ответьте на Smichov: Praha, Smichov, Svedska ulice c. 1373.
Хорошо бы экспрессом, но боюсь, что разоряю.
Жму Вашу руку.
МЦ.
‹Приписка на полях:›
И — чтобы покончить с просьбами: вытащите у Гржебина еще 20 (или 15) Психей. Я получила только 5 (есть квитанция). Не верьте обещаниям, пусть это будет сделано при Вас!
____________________________________________
1. Самое необходимое (фр.).
ПРАГА, 10-ГО НОВ(ОГО) ЯНВАРЯ 1924 Г.
Милый друг,
Когда мне было 16 л‹ет›, а Вам 6 или вроде, жила на свете женщина, во всем обратная мне: Тарновская. И жил на свете один человек, Прилуков — ее друг, один из несчетных ее любовников.
Когда над Тарновской — в Ницце ли, в Париже, или еще где — собирались грозы — и грозы не шуточные, ибо она не шутила — она неизменно давала телеграмму Прилукову и неизменно получала все один и тот же ответ: J’y pense [1]. (С П‹рилуковым› она давно рассталась. Он жил в Москве, она — везде.)
Прилуков для меня наисовершеннейшее воплощение мужской любви, любви — вообще. Будь я мужчиной, я бы была Прилуковым. Прилуков мирит меня с землей, это уже небо.
________
Итак, если Вы, мой друг, имеете в себе возможность дорасти до Прилукова, если на каждый мой вопль — J’y pense (всегда, везде), если поборота земная ревность, если Вы любите меня всю, со всем (всеми!) во мне, если Вы любите меня выше жизни — любите меня!
Обращаюсь к Вашим 20-ти годам, будь Вы старше — я бы от Вас этого не ждала (жду). Я хочу Вам дать возможность стать ЛЮБЯЩИМ, дать Вам стать самoй любовью — пусть через меня!
Вы пишете о дружбе. Маленький мой мальчик, это самообман. Какой я друг? Я подруга, а не друг. Как подруга задумана. Вы пишете еще о любви к другой. Я — другого, Вы — другую. Зачем тогда?! Женитесь на другой, «живите» с другими, живите — другими, но любите — меня. Иначе ведь бессмысленно.
Слушайте: я конечно хочу от Вас чуда, но Вам 21 год, а я поэт. Кроме того, это на свете было: не взаимная любовь на двух концах света, а любовь единоличная, одного. Человек всю любовь брал на себя, ничего для себя не хотел кроме как: любить. Он сам был Любовь.
________
Я сама так любила 60-летнего кн‹язя› Волконского, не выносившего женщин. Всей безответностью, всей беззаветностью любила и, наконец, добылa его — в вечное владение! Одолела упорством любови. (Женщин любить не научился, научился любить любовь.) Я сама так любила (16-ти лет) Герцога Рейхштадтского, умершего в 1832 г., и — четырех лет — актрису в зеленом платье из «Виндзорских проказниц», своего первого театра за жизнь. И еще раньше, лет двух, должно быть, куклу в зеленом платье, в окне стеклянного пассажа, куклу, которую все ночи видала во сне, которой ни разу — двух лет! — вслух не пожелала, куклу, о которой может быть вспомню в смертный час.
Я сама — ЛЮБЯЩИЙ. Говорю Вам с connaisance de cause (de coeur!) [2]
________
He каждый может. Могут: дети, старики, поэты. И я, как поэт, т. е. конечно дитя и старик! — придя в мир сразу избрала себе любить другого. Любимой быть — этого я по сей час не умела. (То, что так прекрасно и поверхностно умеют все!)
Дайте мне на сей раз быть Любимым, будьте Любящим:
УСТУПАЮ ВАМ БЛАГУЮ ДОЛЮ.
________
Милый друг, я очень несчастна. Я рассталась с тем, любя и любимая, в полный разгар любви, не рассталась — оторвалaсь! В полный разгар любви, без надежды на встречу [Разрыв между Цветаевой и Родзевичем]. Разбив и его и свою жизнь. Любить сама не могу, ибо люблю его, и не хочу, ибо люблю его. Ничего не хочу, кроме него, а его никогда не будет. Это такое первое расставание за жизнь, потому что, любя, захотел всего: жизни: простой совместной жизни, то, о чем никогда не «догадывался» никто из меня любивших. — Будь моей. — И мое: — увы! —
В любви есть, мой друг, ЛЮБИМЫЕ и ЛЮБЯЩИЕ. И еще третье, редчайшее: ЛЮБОВНИКИ. Он был любовником любви. Начав любить с тех пор, как глаза открыла, говорю: Такого не встречала. С ним я была бы счастлива. (Никогда об этом не думала!) От него бы я хотела сына. (Никогда этого не будет!) Расстались НАВЕК, — не как в книжках! — потому что: дальше некуда! Есть: комната (любая!) и в ней: он и я, вместе, не на час, а на жизнь. И — сын.
Этого сына я (боясь!) желала страстно, и, если Бог мне его не послал, то, очевидно, потому что лучше знает. Я желала этого до последнего часа. И ни одного ребенка с этого часа не вижу без дикой растравы. Каждой фабричной из предместья завидую. И КAК — всем тем, с которыми он, пытаясь забыть меня, будет коротать и длить (а может быть уже коротает и длит!) свои земные ночи! Потому что его дело — жизнь: т. е. забыть меня. Поэтому я и молиться не могу, как в детстве: «Дай Бог, чтобы он меня не забыл», — «забыл!» — должна.
И любить его не могу (хотя бы заочно!) — потому что это и заочно не дает жить, превращается (любимому) в сны, в тоску.
Я ничего для него не могу, я могу только одно для него: не быть.
________
А жить — нужно. (С‹ережа›, Аля.) А жить — нечем. Вся жизнь на до и после. До [3] — все мое будущее! Мое будущее — это вчера, ясно? Я — без завтра.
Остается одно: стихи. Но: вне меня (живой!) они ему не нужны (любит Гумилева, я — не его поэт!) Стало быть: и эта дорога отпадает. Остается одно: стихии: моря, снега, ветра. Но все это — опять в любовь. А любовь — только в него!
________
Друг, Вы теперь понимаете, почему мне необходимо, чтобы Вы меня любили. (Называйте дружбой, все равно.) Ведь меня нет, только через любовь ко мне я пойму, что существую. Раз Вы все время будете говорить: «ты… твое… тебя», я наконец, пойму, что это «ты» — есть. Раньше: «люблю, стало быть существую», теперь: «Любима, стало быть…»
Ваша любовь ко мне будет добрым делом, почти что воскрешением из мертвых. И от Вашей любви ко мне я когда-нибудь, в свой час, попрошу еще бoльшего. Но речь об этом — в свой час.
________
Есть стихи, — мало. Читали ли мое «Приключение»? (В «Воле России»). Пришлю. И, кажется, еще из моих «Земных Примет» скоро будет напечатано. Тоже пришлю. В феврале или марте выйдет моя сказка «Мoлодец», здесь, в Праге. Одна из любимых моих вещей.
Получив Ваш ответ, обращусь к Вам с одним предложением (советом, требованием, просьбой), касающимся в равной мере и Вас и меня. Вещь, которой Вы увлечетесь. Но до оглашения ее мне нужен Ваш ответ.
________
Rue Bonaparte, 52 bis. Между площадями St. Sulpice и St. Gennain des Pres. Часто, в задумчивости, входила в противоположную дверь, и привратница, с усмешкой: «M‹ademois›elle se trompe souvent de porte» [4]. (Так я, м.б., случайно вместо ада попаду в рай!) Любовь к Наполеону II и — одновременно — к некоему Monsieur Maurice, 18-ти лет, кончающему collegien [5]. И еще — к M‹ademoise›lle James, professeur de langue francaise [6], 30-летней женщине, с бешеными глазами.
— «Aimez-Vous Edmond Rostand, Madame?» [7]
(Я, из восхищения… и здравого смысла не могла ей говорить M‹ademoise›lle.)
И она, обеспокоенная:
— «Est-ce que j’ai une tete a aimer Rostand?» [8]
Нет, tete [9] у нее была не ростановская, скорее бестиальная: головка змеи с низким лбом: Кармен!
Когда же я — 16-ти лет, из хорошего дома и в полной невинности — не удержавшись, целовала ей руки:
— «Quelle drole de chose que ces jeunes filles russes! Etes-vous peut-etre poete en votre landue?» [10]
________
Итак, до письма.
Знаете ли Вы, что последняя строчка моя к Вам (так и осталась без предыдущих!) была:
«ДО СВИДАНЬЯ, ТО ЕСТЬ: ДО СТРАДАНЬЯ!»
МЦ.
________________________________________________
1. Я думаю об этом (фр.).
2. Со знанием дела (сердца!) (фр.).
3. РАССТАВАНИЯ (примеч. М. Цветаевой).
4. «Девушка, вы часто не туда заходите» (фр.).
5. Лицей (фр.).
6. Профессор французского языка (фр.).
7. «Вы любите Эдмона Ростана, мадам?» (фр.).
8. «Разве похоже, что я поклонница Эдмона Ростана?» (фр.).
9. Голова (фр.).
10. «Какие странные эти русские девушки! Может быть, Вы поэт в своей стране?» (фр.).
ПАРИЖ, 6-ГО НОЯБРЯ 1925 Г., ПЯТНИЦА
МИЛЫЙ АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ,
Если свободны завтра в субботу вечером, очень рада буду Вас повидать.
Познакомитесь с моей дочерью Алей и может быть увидите моего спящего сына Георгия.
Марина Цветаева
6-ГО МАЯ 1928 Г. MEUDON (S. ET O.) 2, AVENUE JEANNE D’ARC
Милый Александр Васильевич,
Обращаюсь к Вам с большой просьбой: помогите мне распространить билеты на мой вечер, имеющий быть 17-го. Посылаю 10, распространите чтo сможете. Цена билета не менее 25 фр‹анков›, больше — лучше, (NB! Думаю, что у меня будет полный зал и пустая касса!)
Посылаю книгу.
Всего лучшего, простите за просьбу.
МЦветаева.
29-ГО ИЮНЯ 1928 Г. MEUDON (S. ET O.) 2, AVENUE JEANNE D’ARC
Милый друг,
Две радости, начнем с меньшей: деньги за билеты, которых я вовсе не ждала (думала, что Вам дала только пять, которые Вы и вернули), вторая — наличность твердых знаков в Вашей приписке, знаков явно приставленных, т. е. идущих от адресата. Спасибо за долгую память, за такую долгую память, твердый знак в конце слова, обращенного ко мне, для меня больше, чем слово, каким бы оно ни было. Тaк: «я всегда помнил Вас», с радостью отдам за «совсемъ забылъ Васъ». (Ъ — значит помните, т. е. рука помнит, сущность помнит!)
Я перед Вами виновата, знаю, — знаете в чем? В неуместной веселости нашей встречи. Хотите другую — ПЕРВУЮ — всерьез?
Я скоро уезжаю — в конце следующей недели. [1]
Серьезно, хочу снять с себя — угрызение-не угрызение, что-то вроде. (А Вы еще читаете мой почерк?)
А у Вас сейчас — я-переписка и я-встреча — в глазах двоюсь, хочу восстановить единство.
Хотите — приезжайте ко мне, хотите встретимся где-нибудь в городе, остановка электрического поезда Champ de Mars, например, выход один. Хорошо бы часов в 6, вместе пообедаем, побеседуем, потом погуляем, обожаю летний Париж. Итак, назначайте день (можно и к 7 ч.). Только узнавайте меня Вы, я очень робкая и боюсь глядеть.
Дружочек, м. б. Вы очень заняты или особенной охоты видеться со мной не имеете, — не стесняйтесь, не обижусь.
Но если хотите — торопитесь, скоро еду. (Если не смогу, извещу телеграммой, молчание — согласие.)
МЦ.
Других мест не предлагаю, п. ч. Париж не знаю. Лучше ответьте телеграммой, к нам pneu [2] не ходят.
______________________________________________________
1. Нам нужно познакомиться! Мне много вздору говорили о Вас, Вам — еще больше обо мне: СМЕТЕМ! (Приписка на полях).
2. Пневматическая почта (фр.).
5-ГО ИЮЛЯ 1928 Г., ЧЕТВЕРГ
Милый друг,
Письмо пришло слишком поздно: вчера вечером, т. е. как раз когда Вы меня ждали и когда меня не было: ни на Champ de Mars, ни дома, — провожала С‹ергея› Я‹ковлевича› в Ройян, куда с детьми на самых днях еду вслед. Я ведь недаром говорила Вам о телеграмме: знаю зaгород: его неторопливость, за которую и люблю. Загород никуда не торопится, потому что он уже всюду. Ну а мы — увы!
Итак, до осени, до встречи.
МЦ.
Еду послезавтра, в воскресенье. Повидаться не успеем.
________
Телеграммы не получала.
7-ГО НОЯБРЯ 1928 Г. MEUDON (S. ET O.) 2, AVENUE JEANNE D’ARC
Милый Александр Васильевич,
Давайте повидаемся. У меня на этой неделе свободна только суббота — хотите? Станция электр‹ической› ж‹елезной› д‹ороги› Pont-Mirabeau, в 81/2 ч. веч‹ера›, выход один. Погуляем или посидим — как захочется.
Если не можете — известите.
Всего лучшего.
МЦветаева.
Я очень близорука, — вся надежда, что Вы меня узнаете.
10-ГО ДЕКАБРЯ 1928 Г., ПОНЕДЕЛЬНИК. MEUDON (S. ET O.) 2, AVENUE JEUNNE D’ARC
Милый Александр Васильевич,
Я не только ответила Вaм, но назначила Вам и ждала Вас. — В который раз — диву даюсь!
Это было недели две тому назад. Не дождавшись, естественно не написала, считая объяснения лишними. Но вот Вы опять пишете, и я опять отвечаю. Вся эта неделя у меня занята. Хотите — в следующий вторник, 18-го, Вы заедете за мной в 7 1/2 ч. и мы вместе куда-нибудь отправимся, лучше всего в к‹инематогра›ф, где можно и говорить и не говорить. — Интересно, дойдет ли это письмо? До свидания!
МЦ.
Р. S. «Тряпичный лоскут» даже в кавычках к моим письмам неотносим!
Электр‹ическим› поездом, станция Meudon Val-Fleury, от вокзала налево в гору, никуда не сворачивая, упретесь прямо в мой дом. 1-й эт‹аж›, стучите.
