1
Clamart (Seine)
10. Lazare Carnal
2-го марта 1933 г.
Милый Вадим Викторович,
Только что получила оттиски1, – самое сердечное спасибо! Страшно тронута, что Вы об этом подумали. Читали ли, кстати, отзыв Адамовича? По-моему – милостиво2.
И большое спасибо за налоговые советы – Вы правы (и Ремизов прав!) – проще всего и дешевле всего – платить3.
Конец Макса, надеюсь, получили4. С Вашей оценкой («раболепство»)5 несогласна, это – чистейшая моя ему за себя и за многих и заслуженнейшая им – БЛАГОДАРНОСТЬ. Но спорить не будем – как никогда не спорил Макс.
Очень рада буду когда-нибудь повидаться с Вами лично, скоро весна, – Вы наверное любите лес? Мы близко, – приедете на целый день, погуляем и побеседуем – в мире.
Сердечный привет и еще раз спасибо
МЦ.
2
Милый Вадим Викторович,
Мое отношение к Максимилиану Волошину Вам известно из моей рукописи.
Мое отношение к изъятию из моей рукописи самого ценного: Макса в Революцию, его конца и всего конца, Вам известно из моего устранения от всякого соучастия1.
Причины, заставившие меня моей рукописи не взять обратно, Вам не могут не быть известны.
И, наконец, моя оценка письма Маргариты Сабашниковой для Бас несомненна2.
Чего же вы от меня хотите – и ждете??
А насчет «экстренных мер» – автор человек бесправный и (внешне) не может, особенно в наши дни.
Прилагаю письмо М. В. Сабашниковой.
Всего доброго
Марина Цветаева
Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
19-го мая 1933 г.
3
Дорогой Вадим Викторович,
Спасибо за деньги и за корректуру1, но подлинника еще (11-ое июля) не получила. Пока сличаю без.
Если Вы не очень торопитесь с корректурой, я сама прошу Ходасевича2, послав ему текст (не из корректуры, конечно!) По-моему – у него «1е beau role» – терпения и, даже, мученичества, но… Бог его знает!
(Если бы Вы знали как цинически врет Георгий Иванов в своих «воспоминаниях»3, все искажая! И как все ему сходит с рук! Но раз он на меня нарвался – и ему досталось по заслугам.)
Ответьте, пожалуйста, когда крайний срок корректуры. Если тотчас – разоритесь на pneu, я тогда заменю «Ходасевича» просто «поэтом».
До свидания. Спасибо. Скоро будем соседи, тогда придете в гости.
МЦ.
Вы меня авансом страшно выручили!
Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot 11-го июля 1933 г.
4
Clamart (Seme)
10, Rue Lazare Carnot
19-го июля 1933 г.
Милый Вадим Викторович,
Полное разрешение Ходасевича проставлять его имя: он мне вполне доверяет1. Псьмо его храню как оправдательный документ.
Я не знаю, кто правил корректуру, – Вы или М. Вишняк, но там предложены (карандашом) некоторые замены (мужской род на женский, знаки), которые я, в случае несогласия, восстанавливаю в прежнем виде, (речь о пустяках, упоминаю для очистки совести!) Мне очень жаль (Вам – нет, конечно!), что моя корректура идет к Вишняку, а не к Вам, мы с Вами хотя и ссоримся – но в конце концов миримся, а с Вишняком у меня никакой давности…2
Ходасевич отлично помнит Марию Паппер и, вдохновленный мною, сам хочет о ней писать воспоминания3. Видите, какой у этих одиночек (поэтов)4 – esprit de corps и имя дал – и сам вдохновился!
Написал мне, кстати, милейшее письмо, на которое я совершенно не рассчитывала – были какие-то косвенные ссоры из-за «Верст» , и т. д.
Все это потому, что нашего полку – убывает, что поколение – уходит, и меньше возрастное, чем духовное, что мы все-таки, с Ходасевичем, несмотря на его монархизм (??) и мой аполитизм: гуманизм: МАКСИЗМ в политике, а проще: полный отворот (от газет) спины – что мы все-таки, с Ходасевичем, по слову Ростана в передаче Щепкиной-Куперник: – Мы из одной семьи, Monsieur de Bergerac!6 Tax же у меня со всеми моими «политическими» врагами – лишь бы они были поэты или – любили поэтов.
А в общем (Мария Паппер – Ходасевич – я) еще один акт Максиного миротворчества. Я его, кстати, нынче видела во сне всю ночь, в его парижской мастерской, где я никогда не была, и сама раскрывала окно и дверь от его астмы.
Рукопись получила. Корректуру Вишняку – самое позднее – завтра. Я сейчас, после всей прозы, дорвалась до стихов и с величайшим трудом отрываюсь7.
Всего лучшего! Спасибо еще раз за деньги к терму.
А в Булонь нам нужно непременно – хоть под булоньские каштаны – ибо Мур с 1-го окт<ября> начнет ходить в гимназию, к<отор>ая мне, кстати, очень понравилась. (Была на акте.)
Желаю Вам, милый Вадим Викторович, хорошего лета и полного отдыха от рукописей. Пускай Вишняк почитает!
МЦ.
5
Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
9-го сент<ября> 1933 г.
Милый Вадим Викторович,
Посылаю Вам своего «Дедушку Иловайского», которого не приняли в Последних Новостях, как запретную (запрещенную Милюковым) тему1. «Высоко-художественно, очень ценно, как материал, но…» – вот точный отзыв Милюкова. Если эта тема у Вас не запрещена, что Вы скажете об этой вещи для С<овременных> 3<аписок>? Это – только 1-ая ч<асть>, к ней приросла бы 2-ая, где бы я дала арест, допрос и конец старика (1918–1919 гг.) и очень страшный конец его жены – как в страшном сне.
Вообще, мне бы для маленькой, но исчерпывающей повести – и даже были, которую я бы хотела написать об этом страшном доме, нужно было бы 2 листа. Дала бы судьбы детей, жен, – комнаты, жившие в таких домах не менее сильно, чем люди, дала бы огромный сырой (смертный!) сад, многое бы дала, чего здесь и не затронула. (Для газеты писать – одно горе! Все время считаешь строки и каждый раз – неверно! Но очень приятны растроганные отзывы (даже Бунина!) о моем «Музее», напр<имер>2. Значит, этот мир кому-то нужен.)
Если бы имя Иловайского кого-нибудь из Редакции устрашило или оттолкнуло (не думаю: вы все другого поколения, а Милюков с ним, очевидно, повздорил лично! Кстати, Иловайскому бы сейчас было больше ста лет!) Итак, если дело в имени, готова назвать вещь «У Старого Пимена» – по названию московского тупика, в котором он жил.
Мне очень жаль было бы, если бы эта вещь пропала, я над ней очень старалась, и тема, по-моему, стоящая. Ведь раз вещь кончилась, неужели она не вправе была быть? Раз она была.
Не понимаю политического подхода Милюкова к явлению, данному явно в области жизненной, человеческой и даже мистической. (Ведь мой Иловайский – жуток! Эту жуть, в истории его жен и детей, в их смертях – усилю.)
Очень жду Вашего ответа. Если были бы маленькие, чисто-словесные, загвоздки (там есть одно место насчет «либеральных гимназий») – отметьте сразу, если дело в словах и этих слов немного – пошла бы на уступки. Но на мой взгляд – все приемлемо, если только не оттолкнет имя, которого ни изменить, ни заменить не могу.
Рукопись посылаю только на просмотр и очень прошу, милый Вадим Викторович, вернуть заказным – в том или ином случае.
Сердечный привет. Довольны ли своим летом? Я писательским – да, человеческим – нет: до тоски хочется новых мест, и не столько новых, как – просторных!
МЦ.
М. б. скоро будем соседями.
6
Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
19-го сен<тября> 1933 г.
Милый Вадим Викторович,
Очень рада, что мой Иловайский Вас не устрашил, т. е. м. б. и устрашил, но иначе. (Он, по-моему, должен устрашать, и мой, семейный, еще больше чем тот, общественный.) Вторая часть будет куда сильнее: антитеза с цветущими умирающими детьми, жизнь вещей в доме…1 Особенно страшна смерть жены, когда-то – красавицы, – одной, с сундуками в полуподвальной комнате, где день и ночь горел свет… Ее зверски убили, надеясь на «миллионы» и унеся 64 руб<ля> с копейками… (1929 г.) Словом, напишу хорошо, потому что очень увлечена. А когда-нибудь (не сейчас, сейчас я вся в семейном) с удовольствием дам в Совр<еменные> 3<аписки> весь свой материал о Блоке2 – много и интересно.
Итак, скоро примусь за Дедушку. Сейчас кончаю Музей и отца.
Всего лучшего.
МЦ.
7
Дорогой Вадим Викторович,
Самое глубокое и растроганное спасибо за помощь. Адр<ес> Ремизовых1 попытаюсь нынче же достать у Евгении Ивановны (быв<шей> Савинковой)2, она о ремизовских делах очень печется и, наверное, знает.
О рукописи3. В черновике она у меня очень большая и, конечно, вся не поместится.
Теперь, очень прошу Вас, милый Вадим Викторович, определите мне ее предельный размер в печатных буквах.
Моя мечта была бы – 2 полных печатных листа (лист – 40.000 букв?) на всё, с уже у Вас имеющимся, которое (1-ая ч<асть>) очень прошу мне выслать возможно скорее – у меня там ряд неточностей.
Еще раз спасибо за подмогу.
Сердечный привет
МЦ.
8-го Окт<ября> 1933 г.
<Приписка на полях:>
P. S. Можно мне будет попросить об отдельных оттисках Макса: 2-го, а по возможности и 1-го? (если еще не разбит шрифт)4.
8
Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
12-го Окт<ября> 1933 г.
Дорогой Вадим Викторович,
Все получила: аванс, доплату, журнал, оттиски. Бесконечно-тронута. Обе расписки прилагаю.
Иловайского (цельного) вышлю не позже как через две недели, может быть – раньше. Как Вы думаете, не лучше ли назвать вещь (по названию 2-ой ч<асти>) Дом у Старого Пимена, что отчасти избавляет ее от излишней «историчности» (ассоциации с учебником истории), Ваш журнал – от нареканий либеральных читателей и прибавляет ей человечности: вечности.
Мне такое название больше нравится: оно глубже, шире, внутреннее и больше соответствует теме: истории дома, не самого Иловайского.
Итак, еще раз спасибо. Убеждена, что 2-ая ч<асть> Вам понравится, т. е. Вac взволнует. Мне ее, иными поздними часами, даже жутко писать.
Всего лучшего
МЦ.
9
Милый Вадим Викторович,
– Вот. –
Остается еще хвост, который не позже четверга.
Про Мура подробно – тогда же. Спасибо за добрый помысел.
Поздравляю с Буниным1. (С Верой Муромцевой мы – почти родня: через Иловайских.)
Исписала все чернила.
До свидания!
МЦ.
Хвост – 20 страниц.
Clamart (Seine) 10, Rue Lazare Carnot
11-го ноября, Armistice 2 (а у нас война – никогда не кончилась!..)
Вставку на 11 стр<анице>. (Цитата с глазом Митридата) пришлю с четверговым.
I Дедушку пришлось переписать – очень затаскался и выглядел не древностью, а ветошью.
На Пимена потеряла 3 фельетона в Посл<едних> Нов<остях>, т. е. 600 фр<анков>, – но двух вещей зараз никогда писать не могла, – лучше ни одной (чего никогда не было!) Последние дни у нас перегорело все электричество, писала как Д<митрий> И<ванович> при свече, в дыму гаснущей печки. Но все это – но и это пройдет (Соломонов перстень)3.
10
<Около 16-го ноября 1933 г.>1
Милый Вадим Викторович,
Наконец – конец.
Вписку про глаз – прилагаю.
Мой сын Мур учится в Ecole secondaire de Clamart , в 9 кл<ассе> за плату 75 руб<лей> в месяц. Если нужно будет свидетельство от директора – пришлю. Платить мне невмоготу, а переехать в Булонь (русск<ая> гимназия) не могла по той же причине. Надеюсь – будущей осенью. Вообще – надеюсь. (??)
Всего доброго
МЦ.
P. S. У меня есть две квитанции за его учение: Октябрь и Ноябрь.
11
Clamart (Seine) 10, Rue Lazare Carnot
9-го декабря 1933 г.
Милый Вадим Викторович,
(Обращаюсь одновременно ко всей Редакции)
Я слишком долго, страстно и подробно работала над Старым Пименом, чтобы идти на какие бы то ни было сокращения. Проза поэта – другая работа, чем проза прозаика, в ней единица усилия (усердия) – не фраза, а слово, и даже часто – слог. Это Вам подтвердят мои черновики это Вам подтвердит каждый поэт. И каждый серьезный критик: Ходасевич, например, если Вы ему верите.
Не могу разбивать художественного и живого единства, как не могла бы, из внешних соображений, приписать, по окончании, ни одной лишней строки. Пусть лучше лежит до другого, более счастливого случая, либо идет в посмертное, т. е. в наследство тому же Муру (он будет БОГАТ ВСЕЙ МОЕЙ НИЩЕТОЙ И СВОБОДЕН ВСЕЙ МОЕЙ НЕВОЛЕЙ) – итак, пусть идет в наследство моему богатому наследнику, как добрая половина написанного мною в эмиграции и эмиграции, в лице ее редакторов, не понадобившегося, хотя все время и плачется, что нет хорошей прозы и стихов.
За эти годы я объелась и опилась горечью. Печатаюсь я с 1910 г. (моя первая книга имеется в Тургеневской библиотеке)1, а ныне – 1933 г., и меня все еще здесь считают либо начинающим, либо любителем, – каким-то гастролером. Говорю здесь, ибо в России мои стихи имеются в хрестоматиях, как образцы краткой речи, – сама держала в руках и радовалась, ибо не только ничего для такого признания не сделала, а, кажется, всё – против.
Но и здесь мои дела не так безнадежны: за меня здесь – лучший читатель и все писатели, которые все: будь то Ходасевич, Бальмонт, Бунин или любой из молодых, единогласно подтвердят мое, за 23 года печатания (а пишу я – дольше) заработанное, право на существование без уреза.
Не в моих нравах говорить о своих правах и преимуществах, как не в моих нравах переводить их на монету – зная своей работы цену – цены никогда не набавляла, всегда брала что дают, – и если я нынче, впервые за всю жизнь, об этих своих правах и преимуществах заявляю, то только потому, что дело идет о существе моей работы и о дальнейших ее возможностях.
Вот мой ответ по существу и раз-навсегда.
Конечно – Вы меня предупреждали о 65.000 знаках, но перешла я их всего на 18.000, т. е. на 8 печатных страниц, т. е. всего только на 4 листка. Вам – прибавить 4 листка, мне – уродовать вещь. Сократив когда-то мое «Искусство при свете совести», Вы сделали его непонятным, ибо лишили его связи, превратили в отрывки. Выбросив детство Макса и юность его матери, Вы урезали образ поэта на всю его колыбель, и в первую голову – урезали читателя.
То же самое Вы, моею рукой, сделаете, выбросив середину Пимена, т. е. детей Иловайского, без которых – Иловайский он или нет – образ старика-ученого не целен, не полон. Вы не страницы урезываете, Вы урезываете образ. Чтоб на 8 стр<аницах> сказать ВСЁ об этой сложной семейственности, сколько мне самой нужно было ОТЖАТЬ, а Вы и это отжатое хотите уничтожить?!2
Ведь из моего «Пимена» мог бы выйти целый роман, я даю – краткое лирическое Живописание: ПОЭМУ. Вещь уже сокращена, и силой большей, чем редакторская: силой внутренней необходимости, художественного чутья.
Если дело только в трате – выход есть: не оплачивайте мне этих 8 стр<аниц>, пусть идут на оплату типогр<афских> расходов: денежному недохвату я всегда сочувствую: это для меня не урез, не это – урез.
Если же Вы находите, что вещь внутренне-длинна, неоправдано-растянута и эти 8 стр<аниц> для читателя лишние – Старый Пимен остается при мне (я при нем), а Вам я пишу что-нибудь на те 300 фр<анков> прошло-термового авансу, которым Вы меня когда-то выручили, за что сердечно-благодарна. Чему они в печатных знаках равняются?
Сердечный привет
Марина Цветаева
Руднев Вадим Викторович (1879–1940) – врач по образованию, избирался городским головой Москвы. После революции эмигрировал. Бессменный соредактор журнала «Современные записки», последние годы секретарь редакции, выполнявший всю техническую и административную работу. Многолетний член Исполнительного комитета парижского Земгора.
С В. В. Рудневым М. Цветаева близко знакома не была никогда. Преобладающий тон их переписки – деловой. В письмах прослеживается история публикации в «Современных записках» крупных прозаических вещей Цветаевой, таких, как «Живое о живом», «Дом у Старого Пимена», «Пленный дух», «Мать и музыка». Подробности о взаимоотношениях Цветаевой с редакцией журнала см.: Вишняк М. В. «Современные записки». Воспоминания редактора. (Indiana University Publications. 1957. С. 146–148); Крейд В. Марина Цветаева и «Современные записки» (Новый журнал. 1990. № 178. С. 258–269).
Впервые – письма 1–11, 13, 14, 16, 18, 19, 21–23 – Новый журнал. 1978, № 133. С. 189–211 (публикация Г. Лимонт); письма 12 и 15 – Звезда. 1995. № 2. С. 87–89 (публикация Е. И. Лубянниковой и Л. А. Мнухина), письма 17 и 20 – Новый журнал. 1990. № 178. С. 268–269 (публикация В. Крейда). Письма печатаются по текстам первой публикации с исправлением неточностей по копиям с оригиналов.
1
1 Скорее всего, речь идет об оттисках окончания статьи «Искусство при свете совести» и стихотворения «Дом» («Из-под нахмуренных бровей…»), опубликованных в только что вышедшем № 51 «Современных записок».
2 В рецензии на очередной номер «Современных записок» (№ 51) Г. В. Адамович «милостиво» писал:
«Особняком, как всегда – Марина Цветаева. Кто ее стихи любит, тому придется по сердцу и «Дом».
Почти то же самое мне хотелось бы сказать и о цветаевской статье, в этом номере законченной, – «Искусство при свете совести»: – кто Цветаеву любит, тот с увлечением прочтет и эти ее размышления. Ни об искусстве, ни о совести, ни об искусстве при свете совести он решительно ничего не узнает. Но кое-какие сведения о самой Цветаевой, кое-какие данные для постижения ее щедрой и капризной натуры получит. Цветаева принадлежит к тем авторам, которые только о себе и могут писать. Пишет она, во всяком случае, интересно. Спасибо и на этом». (Последние новости. 1933. 2 марта.)
3 О задолженности Цветаевой по уплате налогов см. письмо 67 к А. А. Тесковой (т. б).
4 Имеется в виду окончание очерка «Живое о живом». См. т. 4.
5 См. письмо В. В. Руднева к Цветаевой, цитируемое в письме 11 к Г. П. Федотову.
2
1 Речь идет о сокращениях очерка «Живое о живом», предпринятых редакцией журнала «Современные записки». См. также письмо 9.
2 В начале 1933 г. Цветаева послала текст своих воспоминаний о Волошине М. В. Сабашниковой, его первой жене (см. о ней комментарий 3 к письму 11 к Г. П. Федотову), с указанием мест в очерке, выкинутых редакцией. В апреле 1933 г. от М. В. Сабашниковой пришло «чудное» (см. письмо 11 к Г. П. Федотову) ответное письмо (текстом его мы не располагаем). Тогда же и по тому же поводу Сабашникова писала другой своей корреспондентке – М. С. Цетлиной:
«<…> Когда получилось известие о смерти Макса и мне стали посылать эти плоские и частью издевательские статьи о нем, мне хотелось найти Вас, и, зная, как Макс любил Вас обоих и как Вы с ним были дружны, просить Вас что-нибудь сделать, чтобы сохранить его образ, таким путем искаженный в эмиграции.
Неужели мало его мученичества в Советской России!
Между тем я получила от Марины Цветаевой ее прекрасные воспоминания о нем. Это миф о Максе, то есть правда о нем. Для многих эти воспоминания были большим удовлетворением. Макса больше знают и ценят в культурном мире, чем это можно думать. Один известный немецкий композитор, живший всегда в России, побывав теперь в Париже, где исполнялись его веши, говорил мне, что в эмиграции подчас так же преследуется все духовное, как в Советской России. Я поверила ему, когда видела, что вычеркнула редакция «Современных Записок» из воспоминаний. Это такое же безвкусие, как если бы в равеннских мозаиках замазали золотой фон. Все остальное без конца, который целиком вычеркнут, просто не имеет смысла, или имеет стиль анекдотов. Я слышала, что Вы имеете отношение к «Совр<еменным> запискам» и хотела просить Вас заступиться за Макса, спасти его истинный образ.
Помните, каким верным другом он был всегда; он бы за каждого из нас заступился, и я думаю, что во имя этой дружбы Вы, верно, что-нибудь можете достичь в этом направлении. Эти последние страницы воспоминаний, как завет самого Макса – лучшее, что он дал нам. Это, действительно, «живое о живом»! И нужное душам, захлебывающимся в болоте». (Новый журнал. 1990. № 178. С 259.)
3
1 Корректура второй части очерка «Живое о живом» (Современные записки 1933. № 53).
2 Речь идет об эпизоде в «Живое о живом», связанном с В. Ф. Ходасевичем и поэтессой Марией Паппер. См. очерк в т. 4 и письмо 1 к В. Ф. Ходасевичу.
3 См. письмо 80 к С. Н. Андрониковой-Гальперн и комментарий 3 к нему.
4
1 См. комментарий 2 к предыдущему письму.
2 «…некоторые взгляды Цветаевой были очень далеки и чужды всем членам редакции, не исключая и Руднева <…> Что же касается совершенно «непонятных для себя вещей», как издевалась Цветаева над теми, кто «не уставали (их) печатать», – действительно, скажу за себя, я всегда противился их напечатанию». (Вишняк М. В. «Современные записки». Воспоминания редактора. С. 148.)
3 Воспоминания В. Ф. Ходасевича о встрече с Марией Паппер были опубликованы в газете «Возрождение», 1935, 10 января. («Неудачники. Из воспоминаний»). Автор воспоминаний предварил их словами: «…пересказ Цветаевой вышел неточен – не по ее вине: я рассказывал Волошину, Волошин ей – да и то было, по крайней мере, лет пятнадцать тому назад».
4 Ср. у В. Ф. Ходасевича: «Мы же с Цветаевой <…>, выйдя из символизма, ни к кому и ни к чему не пристали, остались навек одинокими, «дикими» («Младенчество» – Возрождение. 1933. 12 октября).
5 См. статью В. Ф. Ходасевича «О Верстах» (Современные записки. 1926. № 29), а также комментарии к письму к П. П. Сувчинскому и Л. П. Карсавину.
6 Слова Роксаны из 4-го акта комедии Э. Ростана «Сирано де Бержерак» в переводе Татьяны Львовны Щепкиной-Куперник (1874–1952).
7 Речь идет о стихотворном цикле «Стол» (см. т. 2).
5
1 О неприятии «Последними новостями» очерка об Иловайском см. письмо 10 к В. Н. Буниной.
2 Вероятно, речь идет об откликах на публикацию очерка «Музей Александра III» (Последние новости. 1933. 1 сентября). В. В. Руднев писал Цветаевой: «…о Музее читал с большим интересом в «Посл<едних> Нов<остях>» (См. письмо 14 к В. Н. Буниной).
6
1 Подробнее о работе Цветаевой над «Домом у Старого Пимена» (1. «Дедушка Иловайский». 2. «Дом у Старого Пимена») см. письма к В. Н. Буниной.
2 Замысел Цветаевой подготовить для журнала прозу о Блоке осуществлен не был. В 1934 г. она писала: «Когда буду когда-нибудь рассказывать о Блоке…» («Пленный дух»). См. также письмо 80 к А. А. Тесковой (т. 6) и письмо 33 к В. Н. Буниной.
7
1 В 1933 г. Ремизов и его жена Серафима Павловна переехали на квартиру по адресу: 7, Rue Boileau, 16е. В ней писатель прожил до конца своих дней.
2 Е. И. Ширинская-Шихматова. См. о ней комментарий 3 к письму 17 к В. Н. Буниной.
3 «Дом у Старого Пимена».
4 Имеются в виду оттиски двух частей «Живого о живом» (№ 52 и 53 «Современных записок»).
9
1 Речь идет о получении И. А. Буниным Нобелевской премии. См. письмо 20 к В. Н. Буниной.
2 11 ноября во Франции празднуют день окончания первой мировой войны.
3 По преданию на перстне царя Соломона было написано: «И это пройдет». См. об этом стихотворение М. Цветаевой «Минута» (т. 2).
10
1 Датируется по содержанию данного и предыдущего письма (16 ноября – четверг).
11
1 К началу 1930-х годов Тургеневская библиотека, кроме «Вечернего альбома», располагала еще несколькими книгами Цветаевой: «Версты 1» (1922), «Царь-Девица» (Берлин, 1922), «Психея» (1923), «Ремесло» (1923), «Молодец» (1924). (Тургеневская общественная библиотека. Каталог по беллетристике. Париж, 1924. С. 119; вып. II, 1929. С. 50.)
2 В конце концов «Дом у Старого Пимена» был напечатан без сокращений. «Присылайте рукопись Вашего «Домика у старого Пимена»: согласно Вашему желанию, она будет напечатана полностью.
Мне не хочется сейчас говорить относительно содержащихся в Вашем письме упреков и обвинений по адресу редакции «С<овременных> З<аписок>». Я не считаю их справедливыми. Но, во всяком случае, в будущем нам совершенно необходимо договориться так, чтобы исключить самую возможность повторения весьма тягостных и для Вас, и для нас положений», – писал В. В. Руднев Цветаевой в ответном письме (Новый журнал. 1990. № 178. С. 267).
