А. С. Штейгеру 3

13-ГО АВГУСТА 1936 Г.
— Когда мы нынче — мы: три женщины, двое мужчин — сидели, в деревенском кафе, на воле, вокруг столика — у каждого была своя отсутствующая рана — у кого давняя, у кого свежая — и я, столько лет за такими столиками сидевшая без, прямая как ствол и неуязвимая — вдруг удивленно почувствовала, что и я — что и у меня (Ваша болезнь, Ваша судьба — ).
Может, Вы оказали мне дурную услугу — позвав меня и этим лишив меня душевного равновесия. А может — это единственная услуга, которую еще можно оказать человеку?
_______
14-ГО АВГУСТА.
Когда Вы в печати когда-нибудь увидите моих французских Бесов Пушкина, Вы будете знать. Вы один будете знать, кaк они переводились — за какие тридевять земель от пишущей руки — и души. Но, может — и сам Пушкин их так писал?
…Всё же промчится скорей — песней обманутый день.
(Овидий)
_______
НЫНЧЕ, 17-ГО АВГУСТА 1936 Г., ПОНЕДЕЛЬНИК.
Я, м. 6., несколько дней не смогу Вам писать. Во всяком случае, сразу известите о перемене адреса, чтобы я знала — куда думать.
Я ничего о Вас не знаю — с 12-го. Если бы Вы не были после операции — я бы этим не смущалась, а так — жестоко не знать.
Ну, будем надеяться, что причины — хотела сказать внутренние, но чтo — внутреннее операции? тогда скажем — душевные.
Как бы то ни было — пишете или не пишете, пишу или не пишу — я о Вас думаю.
Храни Вас Бог!
МЦ
_______
‹Приписка снизу:›
НЫНЧЕ, 18-ГО АВГУСТА 1936 Г., ВТОРНИК.
— Пришел мой огромный сын (11 л‹ет› — почти с меня) — своим огромным шагом и, лаконически: Вот Вам письмо от Штейгера. И я, деловито: — Ну и отлично. А сейчас — волей судеб — иду на свидание с собакой, которая меня любила больше, чем все люди вместе, и которую я не видала шесть лет. (Собаки помнят два года, гениальные — четыре. Любящие — Х лет.) Его зовут Подсэм (чешское: Поди сюда). Я Вам о нем напишу отдельное письмо, из к‹оторо›го Вы меня больше узнаете, чем из всего доселе Вами читанного.
Это — большое — отсылаю не перечитывая. Оно Ваше, и я чужих писем не читаю.
Обнимаю Вас, моя радость (и боль).
М.
________________________________________________________________________
1. Сфера, пространство (фр.).
2. Вы вынули бы свою руку, полную Вами (фр.).
3. Сказок моей жизни (нем.).
4. Дух: гость (нем.); игра созвучий).
5. Он нам всегда читал свои французские сочинения и спрашивал нас, моего мужа и меня, достаточно ли это ясно. Однажды он нам прочитал: — Эта женщина сложила руки на коленях. Она не двигается. Она думает ребенка. — О ребенке? — Нет, нет, она думает ребенка. Она его думает, а не о нем. — Но это же абсолютно невозможно по-французски, дорогой Рильке, никто не поймет, примут это за бред фантазии. Вероятно, так можно сказать по-немецки, но по-французски… (NB! …если можно сказать по-немецки, значит, можно почувствовать по-немецки, так как (фр.) «она думает ребенка» (нем.) — уже не по-немецки, а по-французски. Вся разница в том, что немецкий читатель верит поэту на слово, чтит его и следует за ним в каждом его повороте, в то время как французский читатель — судит его.) Тогда, Рильке, жалобно: — Итак, вы говорите — это абсолютно невозможно? — Абсолютно. — Тогда он добавил — о —
А я не добавляю ничего. Я Вас думаю. И однажды мы об этом поговорим (фр.).

19-ГО АВГУСТА 1936 Г.
Что мне безумно хочется к Вам — Вы конечно знаете, но мне хочется к Вам на полную свободу — какой нет на свете: на свободу того света. Но даже примирившись с несвободой этого: если отсюда ездят в Женеву — то компанией, взяв сообща машину, к‹отор›ая в вечер того же дня — отвозит. Едут без виз. Визы я получить не могу, п. ч. у меня нет с собой нансеновского паспорта — остался в Ванве, в дебрях — так что и поручить нельзя. Итак, чтобы к Вам попасть, нужен был бы целый ряд (звено в звено) совпадений: вoвремя выехать (не от меня зависит: едем «мы»), в Женеве сразу попасть на подходящий поезд, в Б‹ерне› оказаться в Ваши приемные часы (которых я не знаю), от Вас не опоздать на обратный поезд и, наконец, — застать машину. — Видите? — Еще одно: я совершенно не ориентируюсь (ни даже в доме), это у меня — болезнь, я сразу теряю направление, верней отродясь его не имела — никакого — ни на час, — это моя пожизненная беда и вместе с тем услада (равно как и близорукости — я всегда неизвестно где, но в быту это — неодолимое препятствие. (Подробность: я ведь Вас, конечно, в палате не узнаю 1) п. ч. я близорука, а больница не театр, чтобы смотреть в лорнет, 2) п. ч. я Вас вообще не знаю: лица помню только выучив наизусть. Чтo помню: чернота и белизна (тa хвоя и тo серебро), во сне я бы Вас сразу узнала, но — в жизни… — И главное: без Мура я в Женеву поехать не могу, а у всех там — свои дела: родня, покупки, встречи… Везти его к Вам?? За — чем? (Тире передает недоуменность интонации, но слово одно, — а не два.)
Если бы Вы сейчас нe были после операции — Вы бы ко мне приехали, ибо у Вас паспорт, очевидно, есть, и Вы, кажется, швейцарский подданный? Деньги бы я достала. Вы были бы мой гость — я мы были бы на воле. Звать Вас сюда сразу после операции — безумие, но если, мой дорогой и родной. Вы хорошо поправитесь и не будет ни малейшего риску — я здесь до конца сентября, и деньги на дорогу Вам вышлю по первому слову. — Идет? — Словом, Вы сейчас вылеживаетесь, затем едете к себе auf die Alm [1] — и там пасетесь, гремя бубенцами моих писем. Поправившись, отпрашиваетесь на два дня — по неотложным делам — и приезжаете. И здесь мы с Вами — воочию и воушию — дружим, если хотите перескочив — знакомство.
Сразу же ответьте, возможно ли, т. е. выпускают ли из Schwendi — нa 2 дня. Утомлять я Вас не буду, если не сможете подняться ко мне на гору, я Вас устрою в деревенской гостинице у самой станции и весь день буду у Вас сидеть, или — сколько захотите. Ни шагу не будет подъема. Еще лучше — что не сейчас: 1) я всегда любила откладывать радость — на потом, 2) Вы за этот месяц окрепнете, в письмах мы еще больше подружимся, и это будет венец нашего лета, для меня начавшегося Вашим первым письмом. — Хорошо ведь? — Непременно сразу ответьте. Если нужно будет, сообща выдумаем неотложное дело — можно и литературное, — чтобы отпустили. Узнайте — если не сложно — и цену дороги: от Вашего Schwendi до моей деревни — и обратно. Ближе к делу — узнаю Вам женевско-с‹ен-›пьерские поезда, ибо в С‹ен-›Пьере (деревенька) останавливаются не все. Я во всем осуществительном очень точна: во мне немецкая кровь. Убеждена, что месяц спустя операции Вы поехать сможете: нынче 19-го авг‹уста› — не поздно будет и 19-го сентября (лучше — раньше, но — как сможете, я тогда задержусь до 25-го). Только — уговор лучше денег — Вы серьезно должны приняться за свою поправку: не делать глупостей, не переутомляться, не пить, ничем себе этот месяц не вредить, п. ч. дело уже будет в Вас, т. е. все зависит от степени Вашего желания («Я от Вас ни копейки не возьму» — этого я от Вас не услышу, ибо я от Вас миллион возьму, когда у Вас будет — два. Идет?).
Чтo еще очень важно: здесь я дома, т. е. сама-своя, т. е. больше всего на себя похожа — я новых мест и неопределенных положений боюсь — здесь мне с Вами (Вам со мной) будет — вольно. Здесь — природа, покой, — только коровы, которые тогда уже спустятся со своих высот, будут бубенцами греметь, верней: в колокола звонить.
Ответьте молниеносно, чтобы я знала, что уже могу радоваться. Нам с Вами будет чудно. А месяц — скоро пройдет.
На Ваше письмо — отвечу завтра.
Храни Вас Бог! Я храню — кaк могу.
МЦ
___________________________________________________________________________
1. На альпийское пастбище (нем.).

CHATEAU D’ARCINE, 20-ГО АВГУСТА 1936 Г., ЧЕТВЕРГ.
Это еще не ответ на Ваше письмо — эти дни я почти не бываю одна — я даже нынче не смогла отправить Вам — хотя бы открытки, ибо отправляю, как пишу — собственноручно: не только не доверю другому, а не могу стерпеть, чтобы прошло через чужие руки (почтальон — не в счет, ибо — судьба: независящий от нас ход событий, так же не зависящий — как ход облаков или войск). Я каждое письмо (Вaм) мысленно сопровождаю в ящик, как в колодец — куда камень летит сто лет. Всё не просто. Поэтому нынче Вы без привета. Но знайте наперед, что никогда я «просто» Вам не напишу (Я совсем не знаю, тaк ли Вам нужно и важно, как мне это кажется. Но мне ведь всё — «кажется». И с какой силой!)
На тo письмо, мой родной, отвечу непременно и отдельно, ибо оно — существенное: такое же серьезное, как объявление войны — или мира, в нем что-то от поединка, это — условия игры — Вами мне стaвимые. Вы совершенно правы, ибо играть вслепую — достаточно.
В следующем письме напишу Вам еще об одной своей дружбе — в связи с Вами.
А сама буду ждать ответа на зов сюда — или в Annecy — если хотите, хотя там будет сложней, п. ч. у меня там нет крова, и там я суток с Вами — провести не смогу. (Но там — дивное озеро и сновиденные дома, и всё, и мы сами — двести лет назад.)
Кончаю, — потому что пора. Впрочем, успею еще разъяснить Вам свое: скучаю по Вас. Никогда — без Вас. Ибо — скучать по хлебу — только о нем и думать. Скучать без хлеба — именно им пустовать. Я в жизни не скучала — без человека. Одно — переполненность, другое — пустота. Я никогда не буду пустовать — Вами. — Надеюсь. (Мне, кажется, я отродясь не пустовала ни секунды.)
______
— Нy, вот. Теперь — по-настоящему пора.
МЦ
Скоро Вам будет маленькая радость.

ОТВЕТ НА ТОТ УЛЬТИМАТУМ
21-ГО АВГУСТА 1936 Г., ПЯТНИЦА. ST. PIERRE-DE-RUMILLY, H‹AU›TE SAVOIE, CHATEAU D’ARCINE.
Непроставленный эпиграф к Вашему письму: — На время не стоит труда… т. е. все оно сводится к вопросу — и даже запросу: не уйдет ли объемлющее Вас облако — дальше, обронив пассажира. Друг, у облаков свои законы — простой природы, и облака — пар, а если не пар, то только потому, что мы их надуваем — как 16-летний Лермонтов свой парус — своим дыханием.
Мое отношение к Вам — дело не только непосредственного чувства, но и разума, и твердой памяти, и совести (погодите сердиться! я знаю, что этого слова — не любят), я уже за Вас перед кем-то — отвечаю, и знала это с первого слова своего первого письма к Вам. Любите пока любится, дружите пока дрyжится — вздор, надо чтобы не перестало любиться. Мое отношение к Вам — помимо моей отнесенности к Вам: так волна несется — решение.
А то — выходит обычное лизание сливок, занятие кошачье, а не человечье. Потому я сразу и сказала слово мать. Которое точно значит — навсегда.
— Конечно, дружочек, полноты материнской отдачи у меня с Вами быть не может, ибо иначе я бы эти дни от Вас физически не отходила (как сейчас — клянусь, — не отхожу от Вас — мысленно). Этого счастья — payer de ma presence [1] (счастья, между прочим, для меня самого трудного) — я с Вами лишена. Даже того (блаженнейшего!) возгласа той восемнадцатилетней восемнадцатого века — я с вами лишена, — потому что мне и me noyer [2] придется со своими — но закончу словом матери человека, которого я больше всех и моeе всех, на свете, любила — еще молодой тогда матери ныне 76-летнего кн‹язя› Сергея Волконского (ему написан мой Ученик, если его помните: «Быть мальчиком твоим светлоголовым…»), на вопрос подростка и любимца-сына: (Сын ее, очень робко и почтительно — и должно быть жгуче, — ибо вопреки легенде и очевидности он всю жизнь, с малых лет, любил только женщин, с матери начиная и мною кончая, говорю: любил, не другое — итак, сын очень сдержанно и жгуче ревновал ее к дружбе с Владимиром Соловьевым: — Ты его больше всех нас любишь: больше меня…‹)›
— Больше всего я, конечно, люблю вас, мои дети, но в просторах души моей…
_______
Мой друг, я — совсем старинная женщина, и не себе — современница, а тем — сто лет — и так далее дальше — назад. Породив детей (говорю о сыне, об Але — когда-нибудь расскажу) — я обязана его, пока он во мне нуждается, предпочитать всему: стихам. Вам, себе, — всем просторам души моей. Фактически и физически — предпочитать. Этим я покупаю (всю жизнь покупала!) свою внутреннюю свободу — безмерную. Только потому у меня такие стихи. На этой свободе нам с Вами жить и быть. Наше царство с вами — не от мира сего. Конечно, будь я свободна, т. е. не нуждайся во мне мои, я бы просто не отошла от Вас эти дни Вашей жизни — . (Но я совсем не знаю, поскольку Вам это нужно: живое присутствие. Ибо, если не нужно Вaм — не нужно и мне. (Потом Вы узнаете, что меня — просто нет.)
Поняв все это. Вы теперь знаете, в какой области Вам может быть предпочтение — или — Вaм — замена. Только в области живой жизни и родства, и проще сказать: моего долга. Внутри же, мой друг, на той свободе сна, вы мне сейчас — самый близкий. Вы просто у меня больнее всего болите (другой меры близости — не знаю). Это место во мне Ваше и свято.
…Я Вас не знаю. Если Вы из тех соловьев, которых баснями не кормят — этого Вам будет мало ( — письма и письма, а никогда ничего живого, а вечером опять один — и т. д.) — Вы просто в один прекрасный день запустите мне в голову всеми моими письмами и чувствами. (Это, в фейерверке, называется: le bouquet [3]).
— Но я-то — такой соловей, басенный, меня — хлебом не корми — только — баснями! я так всю жизнь прожила, и лучшие мои любови были таковы — так что здесь нам нужно сговориться, ибо здесь der Hund (могущего быть расхождения) begraben [4]: в моей невозможности реально быть с Вами: отдать Вам жизнь.
Конечно, живи Вы в Париже — Вы бы у меня бывали, и я у Вас, — но — боюсь — это была бы грустная радость, одна растрава. «Бывать» — вместо быть. «Бывать» — т. е. непременно уходить, как вошел — уходить. Никогда не: — Который час? его спросили здесь. А он ответил любопытным — ВЕЧНОСТЬ
Я Вас не знаю, сужу по себе. Я отлично умею без всего — и насколько мне отлично — с немножким.
Такой непрерывности внутренней может быть не соответствует никакая непрерывность суточная, но заведомо-знать, что ее и тени быть не может — горько.
Вот в чем моя боль (от Вас): не мочь Вам быть всем тем, чем — могу и уже (внутри) — есмь. Потому что — как мало ни умей я жить — любить (хранить, служить) я — умею — до мельчайших подробностей заблаговременно пришитой пуговицы: отнять у другого и тень заботы! Непрерывно — руками — выручать. (Я бы никогда не могла любить богатого: мне бы нечего было с ним делать. Нельзя же целый день писать или читать ему — стихи. Для меня любить — прежде всего делать дело. Руками делать.)
Видите — совсем просто, и может быть даже проще, чем Вы бы хотели. Вы — может быть — мучиться от меня хотели? Тогда — не удастся.
_______
— «Тогда я не играю».
— Да будет Вам известно, что в каждой моей игре — ставкой всегда была — я: вплоть до бессмертия моей души. И проигрыш всегда был — мой: я себя другому всегда проигрывала, но так как я была бессмертная моя душа, то этого другому было — много — и часто ставка оставалась на столе — или смахивалась локтем под стол. Вот Вам ответ на игру. Можно только бояться серьезности моей игры. (Мне один умный еврей — в ответ на мои юношеские стихи: Легкомыслие (мне не было двадцати лет) очень серьезно сказал: Вы — легкомысленны? Вы — на фоне людского — и мужского и женского — легкомыслия — просто подводная яма по глубине. Вас — бояться надо.
И — боялись.‹)›
_______
Вчера вечером в большой замковой зале были танцы: сначала — ваши, потом — наши, и чудно танцевала одна пара — венгерку: люто. Вся Венгрия вставала — с Марией Вечeрой. А потом одна женщина пела — изумительные стихи Фета — помните?
Рояль был весь раскрыт — к струны в нем дрожали,
Как и сердца у нас — за песнею твоей.
Это Фет писал — чужую любовь: Наташу Кузминскую, Наташу Войны и Мира, от которой в ту ночь, которую она всю насквозь пропела, навсегда ушел человек, к‹оторо›го она любила (брат Льва Толстого — Сергей). Это было в Ясной Поляне, в Фет был гость — и его никто ве любил — и благодаря ему — та ночь осталась — тот рояль по сю ночь раскрыт. Я бы все свои стихи отдала за строки:
— Как только веровать в рыдающие звуки,
Тебя любить — обнять — и плакать над тобой.
Больше о любви я ничего не знаю.
М.