Источник: сайт «Эха Москвы» — www.echo.msk.ru
Гости: Ирина Белякова
Ведущие: Евгений Киселев
Е. КИСЕЛЁВ: Я приветствую всех, кто в эту минуту слушает радио «Эхо Москвы». Это действительно программа «Наше всё», и я её ведущий Евгений Киселёв. Мы продолжаем наш проект, мы пишем историю Отечества в лицах. Мы идём по алфавиту, от буквы «А» и вот дошли уже до буквы «Ц». Я напомню, наш проект продолжается уже скоро два года. И, тем не менее, наверняка, среди наших сегодняшних слушателей есть те, кто не очень знаком или вообще не знаком с правилами этого проекта. Я напомню, на каждую букву вывешивается список потенциальных героев на сайте «Эха Москвы» в Интернете, проводится голосование, и те герои нашей отечественной истории ХХ века, которые набирают больше всего голосов, иногда это несколько человек, как правило, один, становятся героями нашей передачи.
И ещё одного героя мы выбираем голосованием в прямом эфире во время специальной программы, которая периодически выходит в эфир, мы её между собой так и называем «голосовалкой». И одного героя выбираю я, такое право мне, как автору и ведущему этой программы, предоставлено. Так вот, на букву «Ц» у нас три героя. Марина Цветаева, о которой мы будем сегодня говорить, была выбрана вами, уважаемые слушатели, во время голосования на сайте «Эхо Москвы» в Интернете. Это ваш выбор. Сегодня передача о Марине Цветаевой. Как всегда, в начале программы биография героя.
ПОРТРЕТ В ИНТЕРЬЕРЕ ЭПОХИ
Марина Цветаева, чьё имя стоит в ряду самых выдающихся русских поэтов ХХ века, рядом с именами Ахматовой, Бродского, Мандельштама, Маяковского и Пастернака, родилась 26 сентября, по новому стилю 8 октября, 1892 года в Москве, в семье известного учёного-искусствоведа Ивана Цветаева, профессора Московского Университета. Он приобрёл всероссийскую известность в качестве основателя музея Изобразительных искусств на Волхонке, который и по сей день находится в своём историческом здании и носит имя Александра Сергеевича Пушкина.
Цветаева научилась читать в 4 года, и очень рано начала писать стихи. В детстве из-за болезни матери, она подолгу жила в Италии, Швейцарии, Германии. Перерывы в гимназическом образовании восполнялись учёбой в пансионах в Лозане и Фрейбурге. Она свободно владела французским и немецким языками. В 1909 году слушала курс французской литературы в Сорбонне. Осенью 1910 года вышел первый сборник стихов Цветаевой «Вечерний альбом», тепло встреченный Максимилианом Волошиным. Следующей весной поэтесса приехала в Крым, в Коктебель, где в доме Волошина познакомилась со своим будущим мужем Сергеем Эфроном.
Следующий сборник стихов «Волшебный фонарь», 1915 год, ознаменовал обретение Цветаевой поэтического мастерства. Третий сборник «Вёрсты», посвящённый России и русским поэтам, увидел свет лишь через семь лет. После 1917 года жизнь Цветаевой складывалась всё более и более трагично. В 1918-1922 гг. вместе с малолетними детьми она живёт в революционной Москве, в то время, как её муж сражается в Белой армии. Стихи того времени, полные сочувствия Белому движению, составили цикл «Лебединый стан». С 1922 г. начинается эмигрантское существование Цветаевой.
Кратковременное пребывание в Берлине, три года в Праге, с 1925 года – в Париже. Оно отмечено постоянной нехваткой денег, бытовой неустроенностью, непростыми отношениями с русской эмиграцией, возрастающей враждебностью критики. В 1937 году Сергей Эфрон, как и многие другие представители русской диаспоры, спустя годы жизни в эмиграции, перешедший на просоветские позиции, более того, ставший тайным агентом НКВД, оказался вовлечён в заказное политическое убийство и бежал из Франции в Москву. Летом 1939 года, вслед за мужем и дочерью Ариадной, Алей, возвращается на родину и Цветаева с сыном Георгием, Муром.
В том же году и дочь и муж были арестованы. Сергей Эфрон был расстрелян в 1941 году, Ариадна, после 15 лет репрессий, была реабилитирована в 1955 году. Мур погиб на фронте, призванный в армию уже в 1944 году. В СССР Цветаева не могла найти ни жилья, ни работы. Её стихи не печатались, оказавшись в начале войны в эвакуации в Елабуге, тяжело бедствовала. И, находясь в состоянии глубокой депрессии, 31 августа 1941 года покончила жизнь самоубийством. Могила её неизвестна.
Е. КИСЕЛЁВ: А теперь я хочу представить вам гостя нашей студии, напротив меня Ирина Юрьевна Белякова, кандидат филологических наук, заместитель директора по науке Дома-музея Марины Цветаевой. Здравствуйте, Ирина Юрьевна.
И. БЕЛЯКОВА: Здравствуйте.
Е. КИСЕЛЁВ: Насколько я знаю, Дом-музей Марины Цветаевой находится в Болшеве, под Москвой, да?
И. БЕЛЯКОВА: Нет, музеев Цветаевой несколько. Наш музей находится напротив вас, в Борисоглебском переулке.
Е. КИСЕЛЁВ: А мне сказали, что сегодня к нам из Болшево приехали.
И. БЕЛЯКОВА: Нет, я пришла из Борисоглебского переулка.
Е. КИСЕЛЁВ: Ну, извините, пожалуйста. А что в Болшево?
И. БЕЛЯКОВА: В Болшево тоже есть музей Цветаевой, есть музей в Талицах, есть музей в Елабуге и есть музей семьи Цветаевых в городе Александрове. А наш музей в пяти минутах ходьбы от вас, через собачью площадку.
Е. КИСЕЛЁВ: Ну, извините, меня ввели в заблуждение. В Болшево Вы тоже бываете? Или это совершенно отдельный проект?
М. ШАХОВА: Это отдельная структура, но мы общаемся, безусловно.
Е. КИСЕЛЁВ: Давайте по порядку.
И. БЕЛЯКОВА: Давайте.
Е. КИСЕЛЁВ: Какова история этого Дома в Борисоглебском?
И. БЕЛЯКОВА: Если с самого начала, именно этого Дома, да? Он построен в 1860 году, как доходный дом. Сразу, как доходный дом. Напротив были в это же время выстроены дома Писемского. Вы знаете, что в советское время это была улица Писемского, тоже для сдачи в наём. Это доходный дом, четыре квартиры в нём, и Цветаева сняла там квартиру в 1914 году. Она прожила там 8 лет, с 1914 года по 1922 год. Она въехала туда с молодой семьёй, с молодым мужем Сергеем Эфроном, двухлетней дочерью Ариадной, прислугой, кухаркой, всё, как полагается. И провела там этот период времени, очень сложный, многоплановый и неоднозначный, потому что в этот кусок времени уместилась и революция, и Гражданская война, и события её личной жизни, события её творческой жизни. И отсюда в 1922 году она уехала.
Е. КИСЕЛЁВ: Уехала в эмиграцию.
И. БЕЛЯКОВА: Да, в Берлин, а затем в Прагу, затем в Париж. Что было дальше с домом. Это была коммунальная квартира. Он постепенно приходил в ветхость, разрушался, и по очень счастливому стечению обстоятельств туда получила ордер в 1941 году Надежда Ивановна Катаева-Лыткина. Наверное, Вам не безызвестная. И она стала хранителем этого дома. Постепенно дом приходил в ветхость, и в советские времена она ещё не могла организовать там музей, но она подняла такую кампанию. Туда ходило очень много людей, и известных, и неизвестных, и Симонов, и Евтушенко, все помогали, Антокольский, Анастасия Цветаева. Все были там.
Выселили всех жильцов, отключали отопление, отключали воду. Она там стояла на смерть. Несколько раз его приговаривали к сносу.
Е. КИСЕЛЁВ: Это всё было в советское время?
И. БЕЛЯКОВА: Да, это уже в 60-70-80-е годы. И затем дом был спасён, когда был образован советский Фонд культуры. Пришёл Лихачёв, взял это под свою опеку, под своё крыло, и сказал, что музей будет. С того момента пошёл другой отсчёт времени. Деятельное участие принимала Некрасовская библиотека, единственная, которая не отказалась. Его несколько раз предлагали на баланс разным организациям, под библиотеку он не шёл, потому что нельзя было такую нагрузку. Союз писателей там не справлялся ещё с чем-то. Я не помню сейчас подробностей, но факт тот, что в 1990 году на заседании Президиума советского Фонда культуры Лихачёв и Горбачёв подписали указ об образовании Культурного центра Дома-музея Марины Цветаевой, а в 1992 году, год столетия, он был официально открыт.
И вот уже нам будет 17 лет. И Надежда Ивановна стала его научным руководителем, а директором с самого начала и по сей день является Эсфирь Семёновна Красовская. Она принимала очень деятельное участие в спасении Дома, она была зав. отделом краеведения в Некрасовской библиотеке. Вкратце так.
Е. КИСЕЛЁВ: Там есть какие-то вещи, связанные с Цветаевой или это всё было утраченным?
И. БЕЛЯКОВА: А как же! Давайте так уточним. Вещи, связанные с Цветаевой, цветаевские вещи, экспозиция. Вас интересуют подлинные вещи?
Е. КИСЕЛЁВ: Подлинные вещи.
И. БЕЛЯКОВА: Подлинные вещи тоже есть. Конечно, много утрачено, потому что нужно учесть, что это было за время. Это была Гражданская война, это была разруха, она сама варила пшено в самоваре. Но подлинные вещи, тем не менее, есть. Зеркало, столик цветаевский, бусы, чашки, зеркало из Трёхпрудного, великолепное, шикарное зеркало. Это подлинные вещи. Но с самого начала концепция мемориальной квартиры, там нужно ещё учесть, что дом состоит из четырёх квартир. Мемориальная квартира – это цветаевская квартира, потому что там ещё жили другие люди. Там жил музыкант императорских театров Коробков, там жил Гольдман, юрист, там дворник жил. То есть, истории этих семей описаны.
Ядро дома – это квартира. Мемориальная квартира. И поскольку Цветаева сама, Анастасия Цветаева, современники Цветаевой оставили подробнейшее описание этих интерьеров, то мы по ним с самого начала и воссоздавали эту квартиру. И надо сказать, что за таким скромным фасадом скрывается очень причудливая планировка. Сама квартира цветаевская как бы трёхуровневая. Там то, что называется антресоль есть. Цветаева её и выбрала за такую причудливость, за лабиринтность такую. Это было единственное место в её взрослой жизни, которую она сама с любовью создавала, которую она сама обставляла, она искала, представьте себе, в 1918 году она искала шарманку, чтобы поставить, чтобы там была шарманка. У неё должна быть шарманка и патефон с цветком повилики. Там действительно очень причудливая планировка, туда просто нужно придти и посмотреть.
Окна кабинета выходят на окна детской. Кабинет Ариадна называла гранёным. Он весь из углов. В гостиной световое потолочное окно. Дальше то, что она называла чердак-каюта, это комната Эфрона, из которой раньше была галерея на крышу, где она танцевала танго с Завадским. Сейчас к сожалению, нет этой галереи. И так далее. Эта квартира примечательна.
Е. КИСЕЛЁВ: Борисоглебский переулок, а номер дома?
И. БЕЛЯКОВА: Дом 6.
Е. КИСЕЛЁВ: Борисоглебский переулок, дом 6, Музей-квартира Марины Цветаевой. Приходите. Я думаю, что многим нашим слушателям после Вашего рассказа захочется там побывать, посмотреть на всё это воочию. А когда вернулась Цветаева уже в Советский Союз, она где жила?
И. БЕЛЯКОВА: Вообще-то, жить ей было негде. Она вернулась сначала на дачу в Болшево, где был дом напополам с Клепиниными. Затем, когда в 1939 году там арестовали всех в одночасье. И она осталась одна с Муром. Она оттуда сбежала, это была поздняя осень. И она скиталась. Она жила на Покровском бульваре, ей удалось снимать, какое-то время её приютила сестра Эфрона. Но это уже была скитальческая жизнь. Она даже писала письма в Союз писателей, Фадееву с просьбой выделить ей какую-то жилплощадь, но получала отказ. И отсюда она быстро уехала в эвакуацию в Елабугу.
Е. КИСЕЛЁВ: Получается, её никто не ждал?
И. БЕЛЯКОВА: В России Вы имеете в виду?
Е. КИСЕЛЁВ: В России. Мы в некотором смысле идём в обратном направлении, с конца её жизни. Но меня просто поразило… Я задаю Вам вопросы, зная на них ответы, но мы же разговариваем не ради друг друга, а ради наших слушателей.
И. БЕЛЯКОВА: Я понимаю.
Е. КИСЕЛЁВ: Я знал эту историю неприкаянной жизни Цветаевой в Болшево. И потом, в промежутке между Болшево и началом войны, эвакуацией, поразительный контраст между той жизнью в этом её собственном, ею построенном доме, где она своими руками обустраивала этот уют, в соответствие со своими представлениями о прекрасном, каково было ей, вернувшись, оказаться фактически в положении странницы?
И. БЕЛЯКОВА: Ну да, у Цветаевой, надо сказать, не самая счастливая судьба, как известно. Да, это, конечно, очень горько и печально. Я ни раз думала, и думаю, что не я одна. Она, видимо, проходила по этому переулку, когда вернулась. Ведь это всё очень близко. Она проходила, но она не заходила в этот дом. Более того, существует же музей её отца, Мур тоже не оставил об этом никаких воспоминаний. То есть, видимо, это была такая травма, к которой они не могли вернуться. Это были их места, дом, музей.
Е. КИСЕЛЁВ: А музей её отца тоже существует?
И. БЕЛЯКОВА: Ну как это! Это же музей на Волхонке. Музей изобразительных искусств имени Пушкина. Понимаете, она приехала со своим сыном, европейски образованный юноша.
Е. КИСЕЛЁВ: Я Вас не понял, Вы имеете в виду музей Пушкина, да? Который был создан её отцом Иваном Цветаевым. Я думал, что есть музей самого Цветаева.
М. ШАХОВА: Нет, я имею в виду, что она привезла взрослого, очень развитого мальчика, европейски образованного, и нет в его дневниках ни слова о том, что он посетил музей своего деда. Но мимо, видимо, тоже проходили. Она тоже говорила что-то об этом. Это какие-то болевые точки достаточно.
Е. КИСЕЛЁВ: Раз уж мы вспомнили о деде и об отце. Что был за человек Иван Цветаев?
М. ШАХОВА: Вы знаете, это был, можно сказать, гигант. Просто гигант. Он из семьи священника. Это были четыре брата. Рано умерла мать. Все браться не просто получили образование, они получили дворянство. Иван Владимирович закончил… сначала он учился в церковно-приходской школе, где ели все из одной миски, не было обуви и спали на полатях. Затем он окончил семинарию, затем он поступил сначала в медицинскую академию, медико-хирургическую, не смог там учиться по состоянию здоровья и по склонности к гуманитарным наукам. Окончил Петербургский Университет, и стал филологом классиком. Он открыл осские надписи.
Но филологии оказалось мало. И когда он поехал в Италию и увидел этот мир античности, он понял, что он должен быть представлен людям, молодым людям, студентам, которые получают образование, именно в таком синтетическом виде. Не просто как филология, не просто как скульптура, а именно, как сейчас бы сказали, культурологический подход. И он решает создавать музей. Одновременно он является директором Румянцевского музея, сначала он заведовал отделом графики, затем был директором. Он преподаёт в Университете, он преподаёт в Консерватории, на Высших женских курсах, он ведёт огромную переписку, и ещё составляет атласы по античной скульптуре.
Е. КИСЕЛЁВ: Главное дело его жизни, благодаря которому мы помним о нём до сих пор – это, конечно, Пушкинский музей. А он с самого начала назывался Пушкинским?
И. БЕЛЯКОВА: Нет, это был музей Изящных искусств имени Александра III, при открытии. Пушкинским он стал уже в советское время.
Е. КИСЕЛЁВ: А на какие деньги он был построен?
И. БЕЛЯКОВА: На пожертвования.
Е. КИСЕЛЁВ: То есть, это не государство дало деньги на строительство?
И. БЕЛЯКОВА: Дело в том, что там великие князья тоже принимали в этом участие. Как это можно считать, государственные деньги или не государственные. Но, в основном, это на пожертвования. Например, Нечаев-Мальцов – главный жертвователь. Он такие суммы вложил, что когда он умер, а умер он на сороковой день после Ивана Владимировича, оказалось, что он просто разорён. Он был миллионером. И надо сказать, что здесь такая харизма проявилась Ивана Владимировича. Ему давали деньги. Он ездил, затевалось всё с самого начала в 1894 году.
Тогда как раз появилась Третьяковка, был съезд художников, и там Иван Владимирович эту идею продвинул. А дальше он ездил сам за камнем, за слепками, он ездил в Альбертину. Он вёл переписку, он ездил по этим спонсорам будущим. И ему давали деньги. Деньги давали не всем. Он ничем, собственно, не гнушался и не гордился. Он приходил, просил деньги. Потому что он понимал, что он делает.
Е. КИСЕЛЁВ: И дело его жизни живёт до сих пор.
И. БЕЛЯКОВА: Да.
Е. КИСЕЛЁВ: Мы сейчас здесь прервёмся, потому что настало время Новостей середины часа на «Эхо Москвы», и буквально через минуту-другую мы продолжим очередной выпуск программы «Наше всё», который сегодня посвящён Марине Цветаевой. О ней мы сегодня беседуем с Ириной Юрьевной Беляковой, заместителем директора Дома-музея Марины Цветаевой. Оставайтесь с нами.
НОВОСТИ
Е. КИСЕЛЁВ: Мы продолжаем очередной выпуск программы «Наше всё» на волнах радио «Эхо Москвы». Сегодняшняя программа посвящена Марине Цветаевой. Я напомню, Марину Цветаеву в качестве героя нашей программы выбрали вы, уважаемые радиослушатели, когда голосовали на сайте «Эхо Москвы», отдавая предпочтение тому или иному из героев предварительного списка потенциальных героев трёх программ на букву «Ц». Сегодня до Марине Цветаевой мы беседуем с заместителем директора Дома-музея поэта Ириной Юрьевой Беляковой.
Мы уже рассказали вам, уважаемые радиослушатели, о доме Цветаевой, о её отце, о том, как она жила до отъезда в эмиграцию, после отъезда в эмиграцию. Она уехала в 1922 году. Почему она уехала, какое у неё было отношение к революции?
И. БЕЛЯКОВА: Это, видимо, два вопроса.
Е. КИСЕЛЁВ: Это разные вопросы? Потому что люди уезжали против своей воли, мы знаем, в том же самом 1922 году уходили философские пароходы на Запад, и многие пассажиры этих пароходов совершенно не собирались покидать страну. А были люди, которые абсолютно не могли принять эту новую власть, новые порядки, новый образ жизни, разногласия которых с большевиками были, если использовать знаменитое выражение Андрея Донатовича Синявского, не только стилистическими. Как было у Марины Ивановны?
И. БЕЛЯКОВА: Что касается Цветаевой, то она ехала к мужу. Её муж Сергей Эфрон был белым офицером, он прошёл Ледовый поход весь, оказался в конце-концов в галлиполийском лагере, где год пробыл. И затем, когда была объявлена т.н. акция Масарика, когда Чехия дала стипендии и дала жильё. Условно жильё, это были такие кабинки трёхметровые, для русских студентов, которые хотят закончить образование или получить его, Сергей Эфрон поехал туда, и когда уже у него под ногами была твёрдая почва, он дал, всё-таки, весть Цветаевой, которая не имела о нём вестей несколько лет, через Эренбурга. Цветаева собралась, засобиралась. И ей удалось…
Е. КИСЕЛЁВ: Через Эренбурга?
И. БЕЛЯКОВА: Да, именно Эренбург привёз письмо Цветаевой от Эфрона, что Эфрон жив. И Цветаева поехала туда. Это было 11 мая 1922 года. Они ехали от этого дома, Борисоглебского, на Рижский вокзал, и она сказала: «Аля, крестись». И Аля крестилась на каждую церковь. Так они прощались с Москвой. Когда они вернулись, этих церквей уже не было. В Борисоглебском стояла Бориса и Глеба. На Поварской стояла. Ничего этого не осталось. Это был их последний взгляд на Москву.
А что касается отношения к революции, то здесь отношение сначала было именно стилистическое. Потому что Цветаева призналась, что эта стихия языковая, которая вырвалась на волю с революцией, этот народный говор, именно он дал ей новое вливание, вливание в её поэзию. И этим она воспользовалась. Это она признавала. Кроме того, она говорила так, что от большевиков, я боюсь сейчас неправильно процитировать, что «от людей я зла не видела». Она дружила, например, с Борисом Бессарабовым. Посвятила ему стихотворение «Большевик». В её квартире жил Закс, человек, который помогал ей в трудные какие-то минуты.
Но конечно, её мир был разрушен полностью. И это скорее её такой интерес к людям, интерес к жизни, то, что она смогла получить из этой стихии, увидеть какие-то новые стороны жизни. То, что потом она опять переработала и как-то сумела воплотить в стихах. Поэтому я бы даже сказала, что это скорее стилистическое отношение.
Е. КИСЕЛЁВ: При том, что её муж Сергей Эфрон воевал на стороне белых.
И. БЕЛЯКОВА: Да. А Цветаева написала «Лебединый стан», и там она писала:
Белый был — красным стал:
Кровь обагрила.
Красным был — белый стал:
Смерть побелила.
Смерть сравняла всех, красных и белых, из каждого зева: «Мама!» То есть, у неё было отношение скорее над политическими какими-то пристрастиями. В первую очередь отношение такого гуманиста, конечно. Для неё самое страшное было смерть, война, без каких-либо разборок и обвинений каких-то.
Е. КИСЕЛЁВ: Ну и как же получилось, что в итоге белый офицер Сергей Эфрон, муж Марины Цветаевой, оказался на стороне советской власти, причём, не просто на стороне советской власти, а стал работать на советскую разведку? И не просто на советскую разведку, а на подразделение советской разведки, которое занималось, что называется, «мокрыми» делами за границей, устраняло физически перебежчиков, политических противников, занималось похищением тех же самых белых офицеров.
И. БЕЛЯКОВА: Это очень сложных вопрос. Я бы могла Вам ответить, что Эфрон у нас на букву «Э», а не на букву «Ц». Но что можно сказать по существу, как мне кажется…
Е. КИСЕЛЁВ: Я, забегая вперёд, скажу, что может быть и Эфрона выберут на букву «Э», но я не могу упустить представившуюся мне возможность поговорить об этом эпизоде.
И. БЕЛЯКОВА: Это не эпизод, это поворот в жизни.
Е. КИСЕЛЁВ: Цветаева – это поэзия, это стихи. Для того, чтобы понять Цветаеву, нужно просто читать её стихи. Мы же, скорее, говорим о судьбе человека на фоне эпохи.
И. БЕЛЯКОВА: Хорошо, да.
Е. КИСЕЛЁВ: А эта история, это, безусловно, часть эпохи. Тридцатые годы, двадцатые годы, они в значительном смысле прошли, это был период разочарования, крушения надежд эмиграции. Ведь поначалу как эмиграция жила, вот ещё годик, и большевики рухнут, ещё годик, и всё развалится, и мы вернёмся. А потом выяснилось, что большевики взяли власть всерьёз и надолго, что страна стала меняться так стремительно, что… Знаете, одна из любимых моих историй, я её вычитал в воспоминаниях Бенедикта Сарнова, замечательного ветерана, нашего литературоведа, который описывает свою встречу с Игорем Кривошеиным. Был такой деятель, сын главы правительства, последнего русского правительства при бароне Врангеле в Крыму. Он был председателем Совета Министров, известный политик Александр Кривошеин.
Сын его уехал вместе… ушёл, он был тоже офицером Белой гвардии, ушёл из Крыма на Запад, тоже, наверное, прошёл галлиполийский лагерь, как и все врангелевские офицеры, потом осел во Франции, а потом, после войны, под влиянием этих патриотических настроений, которые значительную часть эмиграции захлестнули, вернулся в Россию. Разумеется, как это со многими бывало, очень быстро оказался в ГУЛАГе, отсидел там много лет, вышел на свободу. Потом в конце жизни обратно эмигрировал во Францию, и там, во Франции, как рассказывают очевидцы, Игорь Кривошеин прожил последнюю часть, быть может, самую счастливую, своей жизни.
И вот тогда молодой Сарнов, познакомившись с Кривошеиным, спросил его: «Интересно, когда Вы вернулись после стольких лет в Россию, что Вы увидели, что Вы нашли в ней от той, старой, России, которую Вы покинули много лет назад?» И Кривошеин дал совершенно потрясающий ответ: «Только снег». Понимаете, эмигранты, которые начинают, многие начинают понимать, что от старой России остался только снег. И с одной стороны это ужасно, с другой стороны очень хочется увидеть эту новую Россию своим глазами, и люди начинают возвращаться при разных обстоятельствах.
Уже в 30-е годы, может, самая громкая история возвращения, это возвращение Куприна. А были и другие возвращения, когда похищенных генералов, Миллера, Кутепова, привозили в трюмах торговых пароходов, которые шли, нелегально вывозили из Франции, похищенных. А потом они заканчивали свою жизнь где-то в лубянских подвалах. Вы извините меня за такой длинный монолог.
И. БЕЛЯКОВА: Нет, Вы как раз прочертили ту самую схему, в которую укладывается и судьба этой семьи. Мне кажется, тут ещё сыграл роль определённый романтизм, героика Эфрона, потому что сначала это был романтизм белого офицера. А затем это была романтика какой-то новой жизни, которую он не знал, но там работали же каналы, по котором это всё индуцировалось. И он совершенно искренне восхищался тем, что происходит в стране, что здесь такая эмиграция, такой загнивающий Запад. А там это что-то такое молодое, сильное, здоровое, строительство и всё такое прочее. И более того, он Ариадну сумел этим заразить.
Е. КИСЕЛЁВ: А Мура?
И. БЕЛЯКОВА: Да, и Георгия тоже. Но у Георгия была трезвость цветаевская. Когда он приехал и увидел, что это всё не так, такой трезвый взгляд был. И сначала образовалось евразийское движение, Савчинский, Алексеев, Эфрона называли «золотое дитя евразийства». А потом произошёл раскол, часть евразийцев, в первую очередь Эфрон, их потянуло как раз в Россию. Был создан соответствующими структурами Союз возвращения на родину. И вот с этого момента начинается. Я думаю, что это всё постепенно на этой волне такого мировосприятия, потому что людям хочется чего-то хорошего. Понимаете, это их родина, где может быть что-то действительно хорошее происходит.
И степень доверчивости разная. У Цветаева одна, у Эфрона другая. И на этой волне он стал энтузиастом. А потом, когда его втянули раз, другой, он уже был замазан, тогда всё началось.
Е. КИСЕЛЁВ: Надо ещё учитывать, что тогда были очень велики симпатии к Советскому Союзу в среде европейских интеллектуалов, интеллигенции.
И. БЕЛЯКОВА: Да, безусловно.
Е. КИСЕЛЁВ: Не только во Франции, всё-таки, надо помнить…
И. БЕЛЯКОВА: Герберт Уэльс.
Е. КИСЕЛЁВ: 1936 год – это война в Испании. Когда симпатии большинства интеллектуалов на стороне республиканцев. Откуда возникают интербригады, почему потом Хемингуэй пишет стихотворение в прозе американцам, павшим за Испанию, одно из сильнейших литературных произведений, написанных на английском языке в ХХ веке. И пишет «По ком звонит колокол». А при этом растут фашистские, нацистские настроения. И Италия под властью фашистов, Германия под властью национал-социалистов, во Франции есть пронацистские, профашистские силы, местные национал-социалисты. Рядом Гражданская война в Испании.
И именно поэтому английские аристократы, вроде Кима Филби, идут на службу добровольно, не за деньги, а за идею идут работать на советскую разведку. Отпрыски самых родовитых аристократических семей Великобритании. И такое было не только в Англии. Во многих других странах мира. Я, честно говоря, об этом говорю потому, что порой, читая такие радикальные высказывания в некоторых публицистических произведениях недавнего прошлого, что Эфрон докатился до того, что пошёл в услужение НКВД. Не так всё было просто, да?
И. БЕЛЯКОВА: Безусловно, да.
Е. КИСЕЛЁВ: Хотя должен был знать, что творит, когда дело дошло до политических убийств и похищений.
И. БЕЛЯКОВА: Не забывайте, что он, всё-таки, солдат. Офицер. Что он уже убивал к тому времени. И если он убеждён, что это враг, что это вполне может быть. Но в нём было это странное сочетание какой-то мягкости, романтизма.
Е. КИСЕЛЁВ: А Марина Ивановна Цветаева знала о том, чем занимается её муж?
И. БЕЛЯКОВА: Вы знаете, когда её допрашивали во французской полиции, когда Эфрон сбежал из Франции, она сказала так: «Его доверие могло быть обмануто, моё к нему никогда». И дело в том, что Цветаева, она всем членам своей семьи, сразу в своих произведениях, не только в стихах, в прозе, в дневниках, дала некую охранную грамоту. Она об Эфроне, о Муре, она написала так, что… я своими словами просто смысл передам, что это благороднейшие люди, вы можете говорить о них что угодно, но я считаю так. Это моё мнение. И она эту человеческую верность Эфрону пронесла через всю жизнь. И она отстаивала его именно благородство.
Е. КИСЕЛЁВ: Это при том, что у неё было много других увлечений.
И. БЕЛЯКОВА: Это разные вещи. Да, она, когда не имела о нём вестей, она написала: «Если Вы живы, я буду ходить за Вами, как собака». А дальше могут быть любые увлечения, что угодно. Но какую-то человеческую верность, высокую она его выбрала и пронесла через всю жизнь. Дальше всё, что с ним происходило, знала она или не знала, я думаю, что она даже больше, может быть, понимала, что с ним происходит, чем он сам. Зная его лучше, чем он. Он оставался в некотором смысле таким увлекающимся мальчишкой. Он увлекался именно идеей, он как-то очертя голову бросался, безрассудно.
Она понимала, что с ним в этот момент происходит. Что внутри он не злодей, не подлец. Его в очередной раз может быть обманывают. У неё был очень трезвый взгляд. Даже и в семье были разногласия, начиная с середины 30-х годов, Эфрон засобирался, он очень хотел уехать, и Ариадна хотел уехать. А Цветаева стоял до последнего, она не хотела ехать. Поэтому я считаю, что у неё был сразу боле проницательный взгляд и на историю, и на людей.
Е. КИСЕЛЁВ: Как сложилась судьба членов семьи?
И. БЕЛЯКОВА: Эфрон расстрелян 16 октября 1941 года.
Е. КИСЕЛЁВ: Когда немцы подходили к Москве.
И. БЕЛЯКОВА: Да, именно в этот день, когда всех расстреляли. Он расстрелян на Лубянке. Раньше считалось, что он в Орловском Централе расстрелян.
Е. КИСЕЛЁВ: Просто потому что там тоже был большой расстрел, где были казнены очень многие известные люди своего времени.
И. БЕЛЯКОВА: Да. Но была такая Маэль Исаевна Фейнберг-Самойлова, она была редактором Анастасии Ивановны Цветаевой, её уже нет в живых. И вот в 1993 году, когда она одна из первых получила доступ к этим архивам, к делам Эфрона и Ариадны, она сказала, что с этими документами нужно обращаться очень осторожно. Это кровавый документ, и не надо никаких огульных и преждевременных заявлений. И тогда она же первая сказала, что она определила дату, 16 октября, и сказала, что это был не Орловский Централ, потому что Орёл уже был под немцами. Сергей Эфрон.
Дочь Ариадна была арестована, была в ссылке в Туруханском крае, потом в Рязани, и в 1956 году она вернулась. Жила в Тарусе, в 1975 году она умерла. Она готовила рукописи Цветаевой к печати. В то время это было очень непросто, сплошь одна цензура. Сын погиб, был призван в Красную армию и погиб в 1944 году. Ему было 19 лет. Сама Цветаева покончила с собой 31 августа 1941 года в эвакуации.
Е. КИСЕЛЁВ: Её могила утрачена, да?
И. БЕЛЯКОВА: Да. Могила её неизвестна.
Е. КИСЕЛЁВ: А как стало известно о её смерти?
И. БЕЛЯКОВА: Как стало известно кому о её смерти?
Е. КИСЕЛЁВ: Здесь, в Москве, о том, что она покончила с собой в Елабуге.
И. БЕЛЯКОВА: Дело в том, что муж там не остался, он довольно быстро уехал оттуда. Он уехал буквально через несколько дней и весть увёз. Хотя шла вона. И, например, сестра узнала через несколько лет. Она сама была в ссылке. Ариадна тоже не сразу узнала. Но в общем-то, люди, писатели общались, ездили и в Москву тоже. Эта весть довольно быстро достигла Москвы. До всех по разному, с учётом военного времени.
Е. КИСЕЛЁВ: А почему же никто не знал, где она похоронена? Об этом знал только Мур?
И. БЕЛЯКОВА: Нет! Одно дело – известие о смерти. А другое дело – точное место могилы. Дело в том, что это было в воскресенье. Они жили у хозяев, у Бродильщиковых. И сама хозяйка, Анастасия Ивановна, и Мур пошли на субботник. Такие работы, рытьё окопов, видимо. Это было на местном аэродроме. А хозяин с внуком пошли на рыбалку. И когда они вернулись, оказалось, что Марина Ивановна покончила с собой. И Мур, узнав, он не стал туда заходить, как говорят, как пишут. Она была похоронена на средства сельсовета. Поскольку было военное время, и одновременно были ещё какие-то похороны, людей было не много. Её хоронило не много народа.
Это очень быстро почему-то забылось, запуталось, где эта могила. Там как-то всё немножко смазано. Смазано именно в воспоминаниях, в свидетельствах. Как-то это… Я думаю, что у всех был шок. Кроме того, она была приезжая, и в Елабуге было мало писателей.
Е. КИСЕЛЁВ: И так ничего и не пытались найти?
И. БЕЛЯКОВА: Нет, пытались. Там всё время были энтузиасты, которые ищут могилу.
Е. КИСЕЛЁВ: Есть какой-то памятник?
И. БЕЛЯКОВА: Да, есть там памятник. Там написано, что в этой части кладбища похоронена Марина Ивановна Цветаева. Но мне кажется, что даже как-то, может быть, не в этом суть, где именно конкретно, в каком месте эта могила. Такое ощущение, что, может быть, она хотела как-то развоплотиться, просто спрятаться. И вообще, на всю семью могила известна только одна – Ариадны. Неизвестно, где похоронен Сергей Эфрон, где похоронен Мур.
Е. КИСЕЛЁВ: Всё сконцентрировалось в дочери.
И. БЕЛЯКОВА: Ну… Можно и так сказать.
Е. КИСЕЛЁВ: Ну что ж… Ирина Юрьевна, я благодарю Вас за участие в нашей сегодняшней программе. Конечно, о Цветаевой, о её жизни, о её трагической судьбе можно говорить очень долго. Но время наше, к сожалению, подошло к концу. Я надеюсь, что все, кто услышал нас сегодня, придут в ваш Дом-музей.
И. БЕЛЯКОВА: Да, приходите, будем рады.
Е. КИСЕЛЁВ: И на этом всё. Я прощаюсь с вами. До встречи в следующее воскресенье.
