Памяти Нины Джаваха

Цветаева М. И. Стихотворения и поэмы: В 5 т. Т. 1. N.–Y., 1980. C. 11–12. (4+16 строк.)
Цветаева М. И. Собрание сочинений: В 7 т. Т. 1. М., 1994. C. 54–55. (4+16 строк.)

КОММЕНТАРИЙ

1

Марина Цветаева в критике современников. В 2-х ч. Ч. I. 1910–1941 годы. Родство и чуждость / Сост. Л. А. Мнухина; коммент. Л. А. Мнухина, Е. В. Толкачевой. М., 2003.

М. Волошин. Женская поэзия* [* Марина Цветаева. Вечерний альбом. – Прим. авт.]

Чувствуешь, что этому невзрослому стиху доступно многое, о чем нам взрослым, мечтать нечего. <…> [25] Это портреты рано умерших детей: «…так недоступна! так нежна! Она была лицом и духом во всем джигитка и княжна. Ей все казались странно грубы: скрывая взор в тени углов, она без слов кривила губы и ночью плакала без слов. Бледнея гасли в небе зори, темнел огромный дортуар; ей снилось розовое Гори в тени развесистых чинар… Умолкло сердце, что боролось… Вокруг лампады, образа… А был красив гортанный голос! А были пламенны глаза!»

Стр. 24–25

Утро России (Москва). 1910. № 323, 11 декабря. С. 6.

П. Перцов. Интимная поэзия. Рец.: Марина Цветаева. Из двух книг. М.: Кн<игоиздательст>во «Оле-Лукойе», 1913

Стихи г-жи Цветаевой закрепляют, к счастью, не каждый жест. Напротив, в них есть тот выбор, который делает из прозы поэзию. Ведь не всех своих подруг воспела г-жа Цветаева, а только одну грузинскую княжну Нину, погибшую жертвой чуждого севера:

Бледнея гасли в небе зори,
Темнел огромный дортуар;
Ей снилось розовое Гори
В тени развесистых чинар…

…Умолкло сердце, что боролось;
Вокруг лампады, образа… [53]
А был красив гортанный голос!
А были пламенны глаза!

Стр. 53–54

Новое время (С.-Петербург). 1913. № 13327. 20 апреля (3 мая). С. 9–10.

2

Цветаева М. И. Стихотворения и поэмы: В 5 т. [1980–1990]. Т. 1. Стихотворения 1908—1916 / Сост. и подгот. текста А. Сумеркина. Предисл. И. Бродского. Коммент. А. Сумеркина и В. Швейцер. N.–Y., 1980–1990.

Памяти Нины Джаваха. Нина Джаваха – героиня сентиментальной повести Лидии Чарской (наст. фам. Чурилина), 1875—1937.

А. Сумеркин, стр. 281

АЦВ — Анастасия Цветаева. Воспоминания. Изд. второе, дополненное. М., «Советский писатель», 1974.

3

Цветаева М. И. Собрание сочинений: В 7 т. [1994–1995]. Т. 1 / Сост., подгот. текста и коммент. А. А. Саакянц и Л. А. Мнухина. М., 1994–1995.

Памяти Нины Джаваха. — Нина Джаваха – героиня повести «Княжна Джаваха» русской писательницы Лидии Алексеевны Чарской (настоящая фамилия Чурилова; 1875 – 1937).

А. А. Саакянц, Л. А. Мнухин, стр. 593

4

Цветаева М. И. Книги стихов / Сост., комм., статья Т. А. Горьковой. М., 2004.

С. 18. Памяти Нины Джаваха. Нина Джаваха – героиня повести «Княжна Джаваха» Лидии Александровны <sic!> Чарской (наст. фам. Чурилова; 1875–1937), чьи произведения для юношества, в основном барышень, были весьма популярны в начале ХХ века. Джигитка и княгиня… <sic!> – Дочь грузинского князя, Нина  воспитывалась в горном селении. Она прекрасно ездила верхом, отличалась смелостью, сильным, независимым характером, была справедлива и доброжелательна. Поступила учиться в институт благородных девиц в Петербурге, но вскоре заболела чахоткой и умерла. Гори – родина Н. Джаваха, город в Грузии, расположенный на берегу реки Куры. Сазандар – странствующий певец. Нина переодевается в его одежду и убегает из дома, когда узнает, что отец, которого она горячо любила, женится во второй раз.

5

Библиография: Марина Цветаева. =Bibliographie des œuvres de Marina Tsvétaeva / Сост. Т. Гладкова, Л. Мнухин; вступ. В. Лосской. М.; Paris, 1993.

Памяти Нины Джаваха

1, 15 ; 3, 7 ; 30, I, 15 ; 55, I, 15

Стр. 657

1 — ВЕЧЕРНИЙ АЛЬБОМ. Стихи. Детство – Любовь – Только тени. – Москва, Тов. тип. А. И. Мамонтова, 1910, 225 р.
       Id. — Paris, LEV, 1980, 238 p.
       Id. — Москва, Книга, 1988, 232 р. (Réimpr.)

Стр. 21

3 — ИЗ ДВУХ КНИГ. – Москва, книгоизд. Оле-Лукойе, 1913, 62 р.

Стр. 25

30 — СТИХОТВОРЕНИЯ И ПОЭМЫ: В 5-ти томах. — New York, Russian Publishers Inc., 1980-1983, t. 1-4 [Vol. 5 en preparation.].

Стр. 87

55 — СОБРАНИЕ СТИХОТВОРЕНИЙ, ПОЭМ И ДРАМАТИЧЕСКИХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ В 3-х ТОМАХ. Вступительная статья
А. А. Саакянц. Составление и подготовка текста А. А. Саакянц и Л. А. Мнухина. Том I. Стихотворения и поэмы 1910-1920. —           Москва, Прометей, 1990, 655 р.

Стр. 250

6

Шевеленко И. Д. Литературный путь Цветаевой: Идеология—поэтика—идентичность автора в контексте эпохи. М., 2002.

Одним из самых читаемых современных детских писателей времени цветаевского отрочества была Лидия Чарская, автор более трех десятков книг для детей и юношества, которые переиздавались неоднократно. Особое место среди них занимали так называемые институтские повести: «Записки институтки», «Княжна Джаваха», «Люда Влассовская», «За что?». Можно предположить, что книги эти попали в круг чтения юной Цветаевой в 1906 году, когда она <…> оказалась пансионеркой гимназии фон Дервиз в Москве. Именно к концу 1906 — началу 1907 года относится в воспоминаниях Анастасии Цветаевой свидетельство о первом прозаическом опыте Марины Цветаевой:

Я знала, что Маруся пишет повесть — «Четвертые» <…> о старших подругах, переселив их из седьмого в четвертый (Маруся училась в четвертом) класс. <…> Бунтарский дух ее создавал драматические положения — те, которых она искала, поступив в интернат, нужный ей как плацдарм для собственных ее действий, проявлений ее недовольства окружающим, особенно — нестерпимым для нее духом интерната.

Стр. 44

<…> романтика отношений, в последней главе — весна, разлука героинь повести <…>.

Повесть не сохранилась, но даже по этому описанию А. Цветаевой очевидно, что написана она под влиянием институтских повестей Чарской. Стихи «Вечернего альбома» также хранят следы цветаевского чтения Чарской; причем не всегда это эксплицитные отсылки к ее текстам, как в случае со стихотворением «Памяти Нины Джаваха». Стихотворение «Дортуар весной» <…> почти не содержит явных референций к какому-либо чужому тексту <…>

Стр. 45

              В повестях Чарской много рассказывается о весенних эпидемиях, порой уносивших жизни воспитанниц института: героиня повести «За что?» переносит весной тяжелую оспу, а княжна Джаваха умирает весной от чахотки. <…> «вековые липы» и рано умершая мама возникают в воспоминаниях княжны Джавахи из повести о ней.

Стр. 46

              Тема смерти как универсальная поэтическая тема присутствовала, конечно, и в ее первых сборниках. В них смерть воспевалась как благодать и начало новой жизни: «Смерть окончанье — лишь рассказа, / За гробом радость глубока» («Памяти Нины Джаваха» <…>).

Стр. 77

7

«ПАМЯТИ НИНЫ ДЖАВАХА» – четырнадцатое стихотворение в разделе «Детство» «Вечернего альбома». Здесь вновь подхватывается тема ранней смерти и жертв «дортуара». По жанру это стихотворение близко к эпитафии «Сереже», но в художественном отношении оно намного удачнее. Тем не менее, оба эти стихотворения вошли в число пятнадцати текстов, отобранных позднее для сборника «Из двух книг» (1913), и оказались помещены рядом (6–7 стихотворения).
Источником стихотворения послужила серия повестей Лидии Алексеевны Чарской, урожд. Вороновой, в замуж. Чуриловой. Чарская была ведущим автором журнала «Задушевное слово», в котором печаталась с 1901 года. Первая же ее повесть, «Записки институтки», написанная от имени Люды Влассовской, принесла ей небывалый успех. Именно здесь впервые появляется княжна Нина Джаваха-алы-Джамата, подруга главной героини, и здесь же описана ее смерть. Следующая повесть, «Княжна Джаваха» (1903) как будто воспроизводит дневник Нины, хотя это нигде не оговаривается. Здесь описана жизнь княжны Джаваха на Кавказе и в институте до встречи с Влассовской, а также частично события «Записок институтки» глазами Нины. Продолжением серии стали повести «Люда Влассовская» (1904), «Вторая Нина» (1909) и «Джаваховское гнездо» (1912). Возможно, исчерпывающий список, еще обширнее, но Нина Джаваха в них уже не действует, а лишь упоминается.
Первые три строфы описывают содержание главы I («В каменной клетке. Неожиданные враги») второй части  («В институте») книги «Княжна Джаваха». Отец Нины, передавая дочь начальнице Института, говорит о ее чуткости: «Это немного странный, но чрезвычайно чуткий ребенок… Она требует особенного ухода… Мы, южане, совсем иные люди, чем вы!». См.: Чарская Л. А. Княжна Джаваха. Повесть для юношества. М., 1990. С. 216. Недоступной Нина представлялась другим пансионеркам, сама она себя такой не считала: «— Видите ли, у вас такой вид, будто вы куда лучше и выше всех нас… Вы титулованная, богатая девочка, генеральская дочка… а мы все проще… <…> Ну вот… они и злятся… а вы бы попроще с ними…». См.: Там же. С. 230. Лицом и духом – парафраз выражения «душой и телом»; подчеркивается сила духа девочки и ее южная красота. Джигитка и княжна. – Здесь это не синонимы, а антонимы, как «чернорабочий и белоручка» в более позднем «У первой бабки – четыре сына…» Цветаевой. Мать Нины была «простой джигиткой» из татарского аула, отец – грузинским князем. Социально-религиозный конфликт внутри двух объединившихся кланов очень важен для первой части «Княжны Джавахи». Нина овладела джигитовкой и ни в чем не уступала мальчикам.
Вторая и третья строфы описывает чувства Нины, оказавшейся в положении затравленного новичка и, в частности, непосредственно соотносится с финалом главы: «Молча легла я в свою постель, зарылась в подушку с глазами полными слез, и… тотчас же в моей памяти возникли дорогие картины…
Передо мною мелькнул Гори… наш дом, окруженный тенистым, благоухающим садом… тихо ропчущая Кура… Барбале, от которой всегда пахло свежим тестом и ореховым маслом… хорошенькая Бэлла… бабушка… Брагим… Магома… папа… А надо всем этим, надо всей моей чудесной кавказской природой, благоухающей и нежной, носился пленительный образ с печальными глазами и печальными песнями…» См.: Там же. С. 233.
Розовое Гори в тени развесистых чинар… — Отсылает к началу повести: «Гори  лежит в самом сердце  Грузии, в прелестной долине, нарядный и пленительный со своими  развесистыми чинарами, вековыми липами, мохнатыми каштанами и розовыми кустами, наполняющими воздух пряным, одуряющим запахом красных  и белых цветов». См.:  Там же. С. 1–2. Собираясь бежать из дома, Нина говорит: «Завтра я уже не буду видеть тебя, мой розовый, мой благоухающий Гори… <…> Прощай, родной, тихий, благоухающий, розовый Гори!..» См.: Там же. С. 172, 177.
Четвертая строфа соединяет в себе несколько образов сразу двух повестей, и «Записок институтки», и «Княжны Джаваха». Первые две строки отсылают к песне матери Нины. Песня символизирует ее судьбу и судьбу ее дочери: «В ней говорилось о черной розе, выросшей на краю пропасти в одном из ущелий Дагестана… Порывом ветра пышную дикую  розу снесло в зеленую долину… И роза загрустила и зачахла вдали от своей милой родины… Слабея и умирая, она тихо молила горный ветерок отнести ее привет в горы…». Там же. С. 4. Когда Нина сбежала из дому в костюме нищего сазандара, она тоже исполняла эту песню.
Нетрудно заметить, что здесь мы имеем дело с традицией знаменитой «басни» Антуана Арно «Листок» («La feuille», 1815), многократно переведенной на русский язык и получившей статус лейтмотива в поэзии Лермонтова («Портреты», «Дай руку мне…», «Аул Бастунджи», «Демон», «Мцыри», «Ветка Палестины» и «Листок»). Вероятно, с этим связана и замена розы на ветку маслины. О смерти матери Нина говорит: «Черная роза обрела свою родину… Ее душа возвратилась в горы…». Там же. С. 18. То же самое происходит и с Ниной в «Записках институтки».
Клетка отсылает к названию все той же первой главы второй части «Княжны Джавахи» – «В каменной клетке. – Неожиданные враги». Клетка раскрывается весной, сразу после Пасхи, что дополнительно отсылает к обряду освобождения птиц на Благовещение (этому обряду посвящена «Птичка» Пушкина). У Чарской вознесение души Нины связано с образом «эльфа». «— Уж так  она тихо-тихо отошла, голубка наша белая, — говорила добрая сиделка плачущим голосом. <…> Все о Кавказе бредила,  о горах да  о крылышках каких-то…»; «Где он, маленький  джигит с оживленным личиком? Где  ты, моя Нина,  мой прозрачный эльф с золотыми крылышками?..». См.: Чарская Л. А. Записки институтки / Сост. и послесл. С. А. Коваленко М.: Республика, 1993. [http://az.lib.ru/c/charskaja_l_a/text_0010.shtml]. Подробнее см. об этом в комментарии к стихотворению «Эльфочка в зале».
Пятая строфа написана по мотивам глава XXIII «Прости, родная» «Записок институтки»: «На восковом личике с плотно сомкнутыми, точно слипшимися стрелами ресниц смерть запечатлела свой холодом пронизанный поцелуй.
Оно было величаво-покойно и как-то важно, это недетское лицо, мертвое и прекрасное новой таинственной красотой. Странно, резко выделялись на изжелта-белом лбу две тонкие, прямые черточки бровей, делавшие строгим, почти суровым бледное мертвое личико.
Ее перенесли в полдень в последнюю палату, поставили на катафалк из белого глазета серебром и золотом вышитый белый гроб с зажженными перед ним с трех сторон свечами в тяжелых подсвечниках, принесенных из церкви». См.: Там же. От себя Цветаева привнесла мотив вопроса и душистых тубероз.
Шестая строфа пришлась по душе рецензентам (комм. 1). Умолкло сердце, что боролось… – Эта формула в сочетании с рифменным клише «боролось – голос» восходит, по-видимому, к «Рыцарю на час» Н. А. Некрасова:

Все, что в сердце кипело, боролось,
Все луч бледного утра спугнул,
И насмешливый внутренний голос
Злую песню свою затянул…

Некрасов Н. А. Избранные сочинения. М., 1989. С. 116.

Впоследствии Цветаева использовала это рифменное клише в стихотворении «Уж сколько их упало в эту бездну…»
Седьмая строфа вводит устойчивый в стихах раздела «Детство» мотив радости, ожидающей за гробом. Этот мотив встречается и у Чарской. Героям Чарской даются вещие сны, пророчества, видения, внушающие уверенность в посмертной жизнии и благополучии «на том свете»: «Она видела ангелов, пришедших за нею, и дивный престол  Господа… Около престола стояли ликующие серафимы, и деда пошла к ним с охотой, она  не плакала…»; «И странно:  близкая смерть теперь  уже не пугала меня. Я видела, как умирала  мама, Юлико. В  этом не было ничего страшного… Страшно только ожидание,  а там… вечный покой.  Это часто повторял дедушка Магомет; я вспомнила теперь его слова…». См.: Чарская Л. А. Княжна Джаваха. Повесть для юношества. М., 1990. С. 150; 196. Да будет девочке с Кавказа Земля холодная легка! — Ритуальная формула, осложненная оппозицией земля – горы (небо).
Восьмая строфа продолжает ритуальное прощание. Первые две строки явно введены для рифмы (прервалась нить жизни, жизнь угасла, как огонь) и только подводят ко вторым двум. Спи с миром… На кресте Нины было написано: «Спи с миром, милая девочка». Пленница-джигитка и крошка-сазандар отсылают к эпизоду побега Нины из дома в одежде странствующего певца сазандара. Нина попадает в плен к разбойникам-душманам. Одновременно это намек на поэтическую натуру Нины (у нее, действительно, получается импровизировать песни)  и освобождение от плена института и земной жизни.
Девятая строфа объясняет переход Нины «на небо» разницей между убогими земными радостями и счастьем богов – обитателей небес. Нина была изначально ближе к богам, даровавшим ей быструю смерть. Убогость земного существования сконцентрирована в институте. Нина пытается приобщиться к общим для детей радостям, но изначально они ей чужды: «…Это была <…> совсем  земная Ирочка, которую, однако,  я любила не меньше и которую решила теперь  “обожать” по-институтски, чтобы и в этом не отстать от моих потешных, глупеньких одноклассниц… <…> Институтская жизнь — бледная, небогатая событиями — тянулась однообразно, вяло. Но я уже привыкла к ней. <…>  Даже ее маленькие  интересы заполняли меня,  заставляя забывать минутами высокие горы и зеленые долины моего сказочно-чудесного Востока». См.: Там же. С. 303–304. Светло-надменная княжна! — Нина иногда ведет себя надменно, но лишь защищая свое достоинство. Ср.: «— Но  если вы оскорбляете меня!.. Княжна  Джаваха не прощает оскорблений, — надменно ответила я». См.: Там же. С. 228.
Нина Джаваха, несомненно, – тот стереотип героини, который Цветаева примеряла и к себе. Она как раз из тех женщин, «что в бою не робели» («В Люксембургском саду»). Эпитафия написана так, как будто Нина Джаваха – реальное лицо. П. Перцов (комм. 1) иронично подыграл ей в своей рецензии, намекая на книжность источников цветаевского вдохновения.
Стихотворение написано 4-стопным ямбом стандартной перекрестной рифмовки жмжм.

Орфографические допущения. Не воспроизводятся буквы, отсутствующие в современном алфавите (ѣ, ѳ, i, ъ в соответствующих позициях), устаревшие нормы написания приставок и окончаний (разсказа).

Р. Войтехович