ТЕТРАДЬ ПЕРВАЯ
— Перерыв из-за переписки “Земных Примет”.
Сивилла (когда-нибудь!).
Сивилла, когда-то любимица Феба, забыла испросить у него вечную молодость. (Только — бессмертье!) И вот — стареет. Любовь к Фебу пребыла, Сивилла — голос Феба. (Встреча Сивиллы с юной любимицей Феба: собой — той, но в другом теле, вечной той: с бессмертьем шестнадцатилетья (цветка живущего — день) — Сивилла давно не слышит людей (вестей) — только вопросы! — но вот, ветер, ворвавшись в пещеру — донес. — Встреча Сивиллы с сыном Феба, их узнавание. Сын Феба не видит Сивиллы, он только слышит ее голос. — Это говорит скала! — Но по мере его возгласов, голос Сивиллы (вечной, Вечности) нежнеет. — Это говорит трава. — Это говорит ручей.
Юноша влюбляется, хочет видеть, настаивает, наконец врывается в пещеру и разбивает себе грудь о скалу (Сивиллу).
Плач Сивиллы над телом юноши.
Не забыть
18-го нов<ого> (5-го русск<ого>) мая 1923 г. — 12-летие моей встречи с С. (Коктебель, 5-го мая 1911 г. — Прага (Горние Мокропсы) 5-го русск<ого> мая 1923 г.)
Дикая, иди ко мне!
(Сафо — подруге, или кто-то (тот, которого не было) — Сафо.)
(Перерыв из-за Земных Примет.)
На дне она, где ил
Июнь
(Диалог Гамлета с Совестью — 5-го июня 1923 г.)
Когда друг другу лжем
(Ночь, прикрываясь днем)
Когда друг друга ловим
(Суть, прикрываясь словом).
Когда друг к другу льнем
В распластанности мнимой
( , прикрываясь льном,
Огнь, прикрываясь дымом!)
Так, майского жучка
Ложь — полунощным летом
Ты думаешь — робка
Ночь — и ушла с рассветом?
Так, черного зрачка
Ночь, прикрываясь веком
Подземная река —
Ночь: глубока под светом!
Так, черного зрачка
Ночь, прикрываясь веком
Подземная река —
Ночь: глубока под днем!
Ты думаешь — исчез
Взгляд? — Подыми! — течет!
Свет, это только вес
Свет — это только счет
Брось! Отпусти домой
В ночь, в огневую | реку
родовую |
…
Свет — это только веко
Над хаосом
(Не окончено)
— Магдалина!
Бьющаяся!
Магдалина!
Льющаяся!
Магдалина!
Длящаяся!
(Стихи Мореплаватель — 12-го июня 1923 г.)
Аля о Белом:
Чужой, ненужный, фарфоровая разбитая штучка.
Отрывки Сахары [Наброски относятся не к ст-нию “Сахара”, а к ст-нию “Расщелина”.]:
Перерезанною веревкой —
Связь — и в сердце мое как в пропасть!
красавцем спящим
Спишь во мне как в хрустальном гробе
<Справа от последнего двустишия:> NB! Ледяной Аид (расщелина)
По каким городам и чащам
Мне искать тебя?
— красавцем спящим
Спишь во мне как в хрустальном гробе
<Справа от последнего четверостишия:> — Ты падал в меня — я пела!
А пока, — — —
На поверхности пляшем — взрывы
—
Без возврата и без отзыва.
прорве |
Ты во мне как в бездонной люльке |
бездне |
Спишь: ты падал в меня — я пела!
Но моих ледяных Аидов
…Этна…
А домашним скажи, что — тщетно:
Грудь своих мертвецов не выдаст.
Легче с башни лететь и в Этну —
Эмпедоклом —
(NB! нужно —Эйфелевой)
Сочетавшись с тобой как Этна
С Эмпедоклом…
— Усни, сновидец!
А домашним скажи, что — тщетно:
Грудь своих мертвецов не выдаст.
В грудь и ребра мои закован
Глубже грота, алькова
Зря Елену клянете, вдовы!
Не Елениной красной Трои
Огнь, — расщелины ледниковой
Синь, на дне опочиешь коей.
(17 нов<ого> июня 1923 г.)
В час последнего отчаянья
В час последнего доверия
На уста — печатью крайнею
Перст тебе кладу. — Эгерии
Вверься…
(Впосл<едствии> Луна — лунатику)
Глубоки и черны трущобы
Крови: каждая капля — заводь
NB! Неуменье наслаждаться чувством победы (нелюбовь к наслаждению вообще и к этому в частности), глубокое недоумение перед ней, а главное — полное незнание, что с ней делать, тупик победы, сразу превращающий меня из победителя в побежденного. — Отсутствие азарта? — Необычайное и неустанное присутствие его. Но — раз победил — длить победу? Но какое крохотное напряжение (что-то удерживать на таком-то уровне) по сравнению с тем! И какая скука!
Длить, — вообще не мое.
Я не рассчитана на вершки и на секунды. —
Я рассчитана на бoльшие пространства и сроки.
Где она — мера моей безмерности!
(Луна — лунатику)
Творчество поэта только ряд ошибок, вереница вытекающих друг из друга отречений. Каждая строка — будь то вопль! — мысль работавшая на всем протяжении его мозга.
Под ударом трагического единства
Бьется занавес как
(или — рвется?)
(Занавес — 23-го нов<ого> июня 1923 г.)
Раскрытая ладонь. Дай погадаю
Пытающийся скрыть себя, но не
Затоптанный огонь… Дуга над далью,
Протягивающаяся ко мне…
Расплёсканную в птичьем свисте
— Зачем не уберег? —
Набросанную щедрой кистью
На полотне дорог,
…
Где провода слились —
Меня, твоей бессонной смуты —
Единственную мысль.
(Из этого: Строительница струн — приструню
И эту…)
Ты — продвиженье льдов полярных,
Ты — изверженье Этн!
Презренная ветошь среди новизн,
Я здесь ничего не смею.
Будьте живы и лживы, живите — жизнь!
Обыгрывайте — Психею!
А теперь я должна Вам [Обращено к Константину Болеславовичу Родзевичу (1895 — 1988), бурный роман с которым Цветаева пережила осенью 1923г.] рассказать тот сон, давно, среди зимы, который у меня почему-то духу не хватило рассказать Вам в жизни. Мы идем по пустынному шоссе, дождь, столбы, глина. Вы провожаете меня на станцию, и вдруг — неожиданно, одновременно — Вы ко мне, я к Вам, блаженно, как никогда в жизни! Рассказала — иными словами — В<алентине> Ч<ириковой> [Чирикова Валентина Евгеньевна (1898 —1988) — дочь писателя Е. Н. Чирикова, художница.]. И та, смеясь: “Бросьте! Он никогда не поймет!” Поймите теперь, что я чувствовала день спустя, идя с Вами рядом по мокрой глине, вся еще в том сне, в чувстве его.
Рассказываю Вам теперь, чтобы Вы знали, что есть в мире не только день, но и ночь, не только любовь, но провидение, зоркая ночь древних, предвосхищающая (или — предрешающая?) события. Тень опережающая тело. Этот сон в моей жизни ничего не изменил, я переборола ночное наваждение, месяцы шли, мне было всё равно — и вдруг, тогда (теперь! но уже тогда), у самой станции, провожая Вас в первый раз: — “Если бы…” Всё вернулось. Та же глина, та же станция, та же я. (Та глина, та станция, та я.) Это был мой сбывшийся сон. Не относитесь легкомысленно. Сны у древних направляли жизнь, а древние были и мудрее и счастливее нас.
<Вдоль правого поля:> Запись внесенная в тетрадь позже и другим чернилом, очевидно октября 1923 г.
В жизни — одно, в любви другое. Никогда в жизни: всегда в любви.
Любовь — не состояние, а страна.
(Стихи: Сахара, В некой разлинованности нотной [Ст-ние “Рельсы”.]:)
Судорожный час когда как солью
Раны засыпает | нам любовь
забивает |
Наглухо…
Закатной канифолью
Смазанные струны проводов…
— — — — —
Час, когда кифару раскроя
Кровоистекающая Сафо
Плачет как последняя швея…
Это — остаются. Боль — как нота
Высящаяся… А там — клубы
Низящиеся…
Женою Лота
Насыпью застывшие столбы…
