ЗАПИСНАЯ КНИЖКА
1
1913—1914
(продолжение)
Феодосия, 7-го февраля 1914 г., пятница.
Третьего дня Але исполнилось 1 г. 5 мес.
Ее новые слова:
«бо» — больно
31
«майя» — Марина
«байя» — обезьяна
дай
«адём» — пойдем
«Бабо» — Барбос
4-го к ней поступила новая няня — Клавдия, 19-ти лет, высокая, худая, с тихим голосом. Аннету я рассчитала из-за ее вечных пропаданий на кухне у Редлихов, особенно же и главным образом за то. что она идя в гости и обещав вернуться к вечеру, вернулась в 9 час. утра. Аля эту ночь спала страшно беспокойно, т<а>к что я в конце концов — это было во втором часу утра — взяла ее к себе в кровать. Она лежала молча, с открытыми глазами.
4-го мы с Асей и новой, только что пришедшей няней пошли за рекомендацией последней. Нас встретила пожилая толстая женщина в капоте и к<а>к-то буйно — a la megere {как мегера (фр.)} — повязанная платком. Я робко пролепетала что-то о цели нашего прихода.
— «Ничего не слышу!» крикливо воскликнула женщина и, отбиваясь от нескольких неистово лаявших собак, прошла куда-то вперед. Мы за ней.
— «Мы пришли, чтобы узнать…», громко начала я.
— «Да я не глухая пока, слава Богу! Это вот собаки мешали слушать», перебила меня хозяйка.
У нее было кругловатое желтое лоснящееся неглупое и доброе лицо. Мне стало смешно от такого начала. К тому еще в комнату влетели собаки: две таксы — одна жирная, вроде Балина — какая-то лохматка и еще какая-то. Они буйно лаяли и подпрыгивали, перебивая рассказ хозяйки о Клавдии, впрочем быстро сменившийся другим — о какой-то кухарке и зубной боли и окончившийся восклицайнием: «К<а>к, это Вам нужно няню? Вы такая детка!»
В этой женщине, несмотря на весь ее комизм, не было мещанства, а наоборот — что-то подкупающее и искреннее. Говоря о новой няне, она между прочим сказала: «Да, она у нас читает. Толстого очень любит. А насчет вещей — можете не беспокоиться, ничего не тронет. Ну, да кто любит Толстого — не станет воровать». Сказав еще что-то, она вдруг спросила:
— «Вы христианки?»
— «Т. е. к<а>к? Да, конечно: настоящие русские, из Москвы».
32
— «Вы не удивляйтесь, что я т<а>к спросила. Бывают же и нехристиане. Значит, вы верите Божию Матерь и ангелов?»
— «Да, конечно».
— «И раз они, действительно, были, к<а>к это свидетельствуют апостолы, почему же не могли сохраниться их изображения? А вот штундисты разбивают и сжигают их. Нет, это мне не нравится!»
Оказалось, что новая няня наклонна к штунде.
Мы вышли из этого intérieur,—{интерьера (фр.)} день был весенний — и нас охватила какая-то тоска по роскоши и свободе. Ася рассказала мне, к<а>к до приезда в Феодосию искала с Марусей Трухачевой няню и в каких разных interieur им пришлось бывать. Рассказала между прочим о какой-то очаровательной женщине (кажется жене переводчика Ликиардопуло), вышедшей к ней в переднюю, куда из гостиной досилась музыка,— были гости.— «Ах, клянусь, если бы я была на ееместе, я бы просто взяла меня за руку и сказала: „Слушайте, довольно про нянь. Теперь пойдемте ко мне, у меня гости, я Вас познакомлю“. К<а>к можно этого не сделать?» горячо гооворилаАся.
Итак Але 1 г. 5 мес. В ней 81 сантиметр длины. За этот месяц она хорошо научилась ходить. Всего она говорит 43 слова, — некоторые редко, но осмысленно. Асю она зовет: «Ахя». Алиса Фед<оровна> привезла ей из Москвы две прелестные игрушки: пирамиду из разноцветных блестящих кружков, кончающихся зеленой привинчиваюйся шишечкой и обезьяну на колесах, пищащую и кланящуюся при быстрой езде. Скоро у Али будут новые панталончики с швейцарским милым шитьем и новая шубка и капор из розовато-желтого кудрявого плюша. М<ожет> б<ыть> выйдет и муфта.
Ася сшила ей несколько летних платьиц: два батистовых из папиной белой материи, подаренной, каж<етсяи>, на Рождество,—одно совсем коротенькое, с крылышками, другое с пышными рукавчиками и низко начинающейся собранной юбочкой; почти такое же из материи, вроде пикэ и красное — огненное — с крылышками. Всех пока 4. Будет еще одно белое батистовое, одно красное и 2 пикейных.
Господи, куда они потом все денутся? Tyда же верно, куда делись и все наши великолепные детские trousseaux {вещи (фр.)}из Лондона и Парижа!
33
Où va la feuille de rose
Et la feuille de laurier!-
{Куда и лист лавровый мчится
И легкий розовый листок! (фр.) — Пер. В. А. Жуковского}
Пошел дождь. Несколько капель горят на <окне>. В сером небе — два серебряных, страшно ярких просвета. Покачиваются ветки, порывами налетает ветер. Собачий лай и детские голоса. В соседней комнате занимается С<ережа> и изредка что-то говорит. На выступе печти растянувшись спит Кусака. Сейчас ровно четверть пятого.
Вчера С<ережа> снимал Алю. Обе карточки хорошо сняты, но ни на одной Аля не красива. Одна слегка напоминает коктебельского «прокурора», другая лучше, но всеже это не Алино прелестное лицо.
Феодосия, 12-го февраля 1914 г., среда.
Алины новые слова:
«га» — глаз
«цеси» — часы
«буба» — бублик
Кроме того, она начиная с вчерашнего дня к<а>к-то странно изменяетт слово: «мама»,— то «маматка», то «мамка» и сегодня утром «мамака» — д<олжно> б<ыть> в память Валерииной прабабушки, вылезавшей по ночам в форточку на крышу и умершей — о, ужас! — в моей комнатке со звездами (в Трехпрудном).
Аля уже несколько дней простужена — сильные насморк и кашель,— но вчера она всё-таки выходила,— было очень тепло.
Сегодня прелестный день. Я выходила кормить собак остатками ветчины и ничего не могу сказать о красоте этого серо-голубого чуть-чуть прохладного утра. Хочется писать стихи, но к<а>к-то нет размеров. А хочется написать что-н<и>б<удь> особенное. Но я ленива, а большие стихи все-таки требуют усилий, особенно начало,— я всегда начинаю с конца.
Последние вечера мы с Асей думаем о Розанове. Ах, он умрет и никогда не узнает, к<а>к мы безумно его понимали и трогательно искали на Итальянской, в Феодосии, зная, что он в Москве! Милый Ро-
34
занов! Милый, чудныйм старик, сказавший, что ему 56 лет и что всё уже поздно. Но я знаю, к<а>к безнадежны письма к таким. к<а>к он, и не могу вынести тоски в ожидании письма, к<отор>ое — я знаю! — не придет. Ах, это такая боль! Все равно что писать Марии Башкирцевой или Беттине.
Вчера вечером неожиданный и невероятный случай. Я копалась вкнижном шкафу у Редлихов, отыскивая, что прочесть Лескова. Вдруг входит Соня и говорит, что меня спрашивают какие-то барышки. Я пригласила их в комнату к Лизе. Обе — громадные, толстые, с некрасивыми плоскими русскими лицами. Одной лет за 30, другой около 20-ти;— обе одинаково безнадежны.
Заговорила старшая: «Вот мы ставим любительский спектакль «Женитьба»…
— «Сейчас попросят участвовать»,— с неудовольствием подумала я.— Но нет! — «И вот нам нужно платье для невесты. У Вас, кажется, есть такое платье — васильковое — мне говорила M<ada>me Сеневич»…
—«Да, есть»…
— «Т<а>к не могли бы Вы его нам одолжить?»
— «Нет, это совершено невозможно», строго ответила я — «я своих платьев на прокат не даю.»
— «К<а>к жаль. А у нас спектакль завтра.»
— «Совершенно невозможно.»
Уходя одна из них сказала: «Ну, т<а>к мы сейчас поедем к Клеопатре»…
— «Да, это будет лучше»,— довольно громко заметила я.
Я была взбешена. Но это, кажется, была не наглость, а просто глупость — наивная и непроходимая.
Феодосия, 15-го февраля 1914 г., суббота — масляница.
Аля говорит еще:
«кацо» — кольцо «хось» — хвост у кота
«кайцо» «уси» — усы
«басе» — браслет «Куси» — Кусака
«каля» — коляска «хоп» — когда ее спускаешь на землю.
Разговор к<а>к-будто подвигается.
35
Феодосия, 16-го февраля 1914 г., воскресение.
Сегодня Аля говорит:
| «толя» | — стол | кот | — кот |
| «толь» | «коти» | ||
| «об» — лоб | «татам?» — кто там? | ||
| «во» — волосы | — всего, кажется, 53 слова, или 55. | ||
По утрам она приходит ко мне в постель, где обыкновенно встречается с Кусакой.
Сегодня она взасос целовала его в спину — раз пять подряд — и, когда кончила, шерсть его на этом месте была вся мокрая.
— «Мокрый Кусака!» — сказала я, смеясь.
— «Пи!» — огорченно ответила Аля. (Удвойте ее ответ — и cтaнет ясно, в чем дело.)
Тогда я, чтобы проверить, спросила:
— «Кто хочет за маленькое?»
— «Пи!» повторила Аля.
Это она научилась понимать совершенно самостоятельно — от частого повторения.
Еще одно ее самостоятельное открытие. Она что-то говорила: «ми».
— Кто «ми»?» — спросила я машинально и вдруг услышала в ответ: — «Аля!»
Сейчас читаю в мамином дневнике, 5-го марта 1894 г., суббота, (мне тогда было 1 г. 5 мес. 1 нед.)
«Маруся растет и развивается не по дням, а по часам. Она повторяет почти все слова, к<отор>ые слышит и у нее такая потребность говорить, что она по целым часам болтает всякий вздор, из к<оторо>го ничего понять нельзя; но говорит она с такой серьезной миной, с таким сосредоточенным взглядом, и то в форме вопроса (причем она обижается, если ей не отвечают), то в форме возражения, а иногда делает серьезные замечания на своем специальном жаргоне по поводу проезжающей «дэидзики» (лошадки), или бегушей «уа-уа» (собаки). В тех случаях, когда она спешит поделиться впечатлениями, получаемыми из окна, она бесцеремонно обеими ручками поворачивает мою голову в ту сторону, куда ей нужно. Она очень крупная девочка и у нее уже 14 зубов, хотя ей нет и полутора года».
36
Тогда мне было на неделю меньше Али. Я, очевидно, говорила больше, хотя Аля для своего возраста очень развита и сознательна. 1 г. 5 мес. у нее вышел 16-ый зуб,— даже раньше, а у меня их в ее время было 14. Скоро Але 1 г. 5 1/2 мес.,— через 3 дня.
Сегодня Але 1 г. 5 1/2 мес. и ровно год со смерти Бобылева.
Три-четыре дня была весна. Сегодня ясный день. Вчерашний снег быстро тает. Я провожала Сережу к Могилевскому, заходила в Воинское управление и теперь дома с Алей,— няня ушла за вещами.
Забыла в прошлый раз написать, что у Али новая шубка, капор и муфта — ее первая муфта, совпавшая с ее первым насморком! Все три веши из золотисто-розового, вернее розовато-желтого кудрявого плюша. Пуговицы на шубке — большие плоские матово-золотые, к<а>к на моем старинном синем платье; капор отделан темно-золотыми лентами, такого же цвета шнурок на муфте. Шубка длинная, почти до самых калош, широкая, но все же сидит хорошо. Аля в ней выглядит настоящим барским ребенком — очень нарядным. Я каждый день в течение недели раза по два наведывалась к портнихе, напоминая этим Асе Акакия Акакиевича и его шинель. Кроме шубки — хотя это скорее осеннее пальто—у Али из новых вещей еше несколько летних платьиц —2 белых батистовых, одно пикейное, одно красное — сшитых Асей, и шесть панталончиков.
Вчера вечером у Александры Михайловны зашел разговор о Масюсе, племяннице М. П. Латри,— трехлетней черненькой обезьянке с торчащим надо лбом чубом, перевязанным огненным бантом, и узкими, живыми — слегка японскими глазками.
Это «забавный» ребенок, мне совсем чуждый. Алекс<андра> Ми<айловна>, Ариадна Николаевна и Михаил Пелопидович наперерыв восторгались ее «словечками», причем привели такой случай: когда ей перевязывали палец куском марли, она сказала: — «Это «вуваль» собственно».
Ася говорила о Ириночке и Тане Лампси. А я слушала всё это и думала о том, к<а>к Аля через два года затмит всех Масюсь и Ириночек мира. И тайно торжествовала.
Об Aлe. Третьего дня я давала ей суп. Когда тарелка опустела, она неожиданно сказала: «сё» — всё. Да. еще одно: стоит кому-н<и>
37
б<удь> или чему-н<и>б<удь> застучать в соседней комнате, к<а>к он идет к двери и говорит: «татам?» — кто там?
| — «Кто милая?» — «Аля!» |
Новые слова:
|
|
| — «Кто котенка?» — «Аля!» (Я ее иногда т<а>к зову.) | «мамака» «мака» | — вроде мамочка |
| — «Кто гадкая?» — «Пи!»Эти два слова тесно у нее связаны. | «сё» — всё «ейщо» — еще «ума» — умная | |
Вчера и сегодня ока восторженно дудит в Лилину дудку, приче голосом помогает звуку.
«мамака» — вроде «мамочка»
«мака»
«сё» — всё
«ейсё» — еще
«айсё»
«ума» — умная
«каей» — скорей
«капа» — капор
Феодосия 26-го февраля 1914г., среда
Аля говорит еще:
ах
«.урика» — рука
«утка»
Пра (с ясным «р» и смягченным «а»)
«Котика» — котик
«таталя»— татарин (это, впрочем, бессмысленно.)
«хашо» — хорошо
«харшо»
«йзя» — нельзя
«Котика» она начала говорить после того, к<а>к я ей машинально пропела несколько раз 2 строчки из колыбельной песни Эвы Адольфовны:
«И лупили кота
Попере-ек живота,
38
И лупили ко-ти-ка
Поперек жи-во-ти-ка»
И вдруг она начинает, подражая мне, протяжно напевать: «ко-ти-ка». Она говорит около семидесяти слов. За 4 мес. нашего пребывания здесь она выучила 55 слов,— приехала с 14-тью.
Недавно мы были с ней у д<окто>ра Фиделева. Его не оказалось дома и мы, дожидаясь, сидели в гостиной: я в кресле, Аля — на полу, играя моей муфтой. Войдя она было смело пошла, но несколько раз подряд скользила и падала на слишком натертом линолеуме. Она играла, я читала журнал «Женское дело». Особенно меня поразила женитьба 102 летнего старика на 100 летней девице (выражаюсь словами журнала!) и рождение от них ребенка, оказавшегося прапра прадед ом своего крестного отца.
Через 1/2 часа пришел д<окто>р — высокий симпатичный старик, принявший нас очень тепло. Аля отчаянно отбивалась и била его по чему попало. Крик стоял ужасный. Тем не менее он ее выслушал и выстукал. Сердце и легкие ее он нашел отличными, но обнаружил малокровие и прописал железо с йодом. В то время, к<а>к я ее одевала, она начала петь.
— «Ишь к<а>к поет! Милая!» — ласково сказал Фиделев.
Теперь Аля ходит аккуратно остриженная сзади, немного, к<а>к кучер — в скобку. Видна тонкая, длинная белая шейка. Волосы сзади — русые, на чолке — смешанные, на висках— почти белые.
21-го мы ее снимали. Все три карточки удачны. На одной она немного подняла голову и сдвинула брови и почему-то похожа на француженку: на другой — во весь рост, сидя на стульчике, глядит исподлобья и немного улыбается; на третьей — по грудь — у нее какой-то обиженный вид. Лучше всего вторая. Там она очаровательна.
Феодосия, 27-го февраля 1914 г., четверг.
Вчера я, желая взвесить Алю, раздела ее и поставила на ковер. Каково же было мое удивление, когда она вместо того, чтобы итти. отчаянно начала плакать и лицо ее совершенно исказилось от страха.— Она еще никогда не ходила без башмак<ов>. Вскоре, однако, она освоилась и стала смеяться.
Весит она 29 ф<унтов> с 1/2, но это после обеда, с барабанообразным животом, по к<отор>ому она радостно хлопала. Думаю, что ее настоящий вес сейчас около 28 1/2 ф<унта>,— во всяком случае не меньше.
39
А часов в 11 вечера было такое происшествие: Аля проснулась и очень долго не засыпала, несмотря на убаюкивание няни. Не только не засыпала, но кричала, рычала и гнуснела. Тогда С<ережа>, выведенный из терпения, велел няне уйти в мою комнату, потушив предварительно свет, и запретил ей откликаться на Алины вопли. Сначала она плакала, за плачем последовали крики: «няня!», длившиеся минут 10, за «няней» — «мама», за «мамой» опять «няня», потом «Ася», за Асей — «дай! дай! дай!», «кукук», «ба-ба»,— т<а>к минут сорок.
Наконец она уснула, продолжая всхлипывать во сне, но спала всю ночь хорошо, чего не было уже ночей пять.
В Феодосии весенние бури с безумным ветром. Яркие лунные ночи. Третьего дня и вчера мы — Ася, Макс и я — гуляем до обеда. Были на Караимской слободке и вчера на Карантине.
Караимская слободка — совершеннейшая Италия. Узкие крутые улички, полуразрушенные дома из грубого пористого камня, арки, черные девушки в пестрых лохмотьях. Ася снимала. Мы дошли до Митридата,— белого здания с колоннами — в греческом стиле. У входа в помещающийся в нем музей древностей — два старинных огромных кудрявых итальянских льва. Я влезла на одного из них и села боком, к<а>к амазонка. Макс стал спереди, около морды.—Т<а>к сняла нас Ася.— Дорогой мы ели конфеты.
Вчера мы снова зашли к Александре Михайловне. Она лежала на диване больная.
— «Александра Михайловна! Вы спите?»
— «Нет,— лососинюсь.» — У нее был сердечный припадок.
Встретила она нас радостно.
—«Ну вот,—весна пришла, две мои милые девочки!» Мы немного посидели, поговорили о материях «глазки да лапки», чем привели в ужас Макса.
Феодосия. 2-го марта 1914 г., воскресение.
Алины новые слова:
| «Пря» — Пра | «шяпа» — шляпа |
| «тека» — щека | «пато» — пальто |
| «тяй» — чай | «сюп» — суп |
| «бака» — собака | «бои» — брови |
40
| «ку» — вкусно | «пит» — спит |
| «апо» — на пол | «кики» — крик петуха — всего 78 слов |
Вчера вечером я ей купила ангела — в моем вкусе: голубые крылья, золотые волосы, голубые глаза, голубая Мантия и белая одежда с золотым пояском.
Показывая его сегодня Але, я спросила:
— «Аля, кто это?»
— «Аля!» и тотчас же подставила руку к губам, целуя воздух. Когда ее одевали на прогулку, она вспомнила и показывая рукой вверх на ангела, сказала: — «Аля!»
Сегодня маленькая Дора от портнихи принесла Алино новое летнее пальто — из темно-коричневого шелкового полотна с золотыми пуговицами и круглым воротником. С<ережа> находит ее в нем похожей на мальчика.
Феодосия, 4-го марта 1914 г., вторник
Алины слова:
| Мак Макс — Макс «есь» — есть «туль» — стул «той» — стой сядь — сядь «мако» — молоко «бублю» — люблю Соня — Соня «анька — ангел «му» — муфта | Первая фраза: «Иди, кот!» Недавно она несколько раз сама поцеловала мне руку. Целуется она очень хорошо — сухо и твердо. Когда ей скажешь: «Сделай т<а>к лапами», она, смеясь, обеими руками обнимает за шею и целуется. Завтра ей 1 1/2года. |
Феодосия, 6-го марта 1914 г., четверг.
Вчера Але исполнилось 1 1/2 года. Ее новые слова:
«бось» — брось
«бёть» — бьет
41
«мутика» — музыка
огонь (раньше «аго»)
дома — на вопрос: «где Ася?»
«Аду»
«Дуда» — Андрюша
«паси» — спасибо
«сицяс» — сейчас
«асё» — осел
Всего больше 100 слов. А еще месяц назад было 43!
4-го вечером мы с Асей пошли выбирать ей подарок. Сначала зашли в один — еврейский,— впрочем и второй был еврейский. В первом мы перебрали почти все игрушки, ища идеального медведя «на всю жизнь». Такого не оказалось. Темно-коричневые и аппетитные по шерсти были с ужасными зловещими мордами.— «Но разве ребенок может понять выражение?» — утешала назойливая хозяйка магазина.— «Да, но мы к<а>к будем страдать!» — Другие медведи — цвета ржи — имели какую-то равнодушную внешность. Мохнатой куклы мне не хотелось, небьющиеся были тупы и тоскливы. Наконец мы выбрали одного — темного небольшого, с шелковистой шерстью, в настоящей медвежьей позе застывшего на своих крепких колесиках. Угрюмое выражение и общая солидность очаровали меня. Мы долго торговались,— я давала не больше трех. Наконец, она сошла на 3 р. 50. Но Ася убедила меня посмотреть в др<угом> магазине. Мы ушли, купив чудесную Ваньку-встаньку — настоящего русского, времен, когда мальчиков одевали в кафтанчики, бархатные шаровары и шапочки с павлиньим пером. Хозяйка провожала нас огорченными возгласами и возмущенными укорами. В другом магазине я сразу выбрала большого осла — настоящего, серого. трогательного, со сгибающимися ногами. Целый вечер я восторгалась им, целовала в морду и гладила. С<ережа> придавал ему какие-то небычайно подлые позы: выворачивал голову на спину, всячески выгибал ноги. Я искренне страдала. Читая перед сном «Лучше не жить» — роман из японской жизни, я всё время взглядывала на ослю, сидевшую рядом на столе, умилительно растопырив ноги.
На след<ующее> утро — Алиного полутарогодия — я ей дала его. Сначала она очень образовалась, гладила его, трогала за уши, целовала в головку, в первую минуту приняв его за «ау». Но когда он, потихоньку нажатый мной, вдруг неожиданно пискнул, она вся затряслась, заплакала и стала его отпихивать, недовольно и испуганно завывая и повторяя: «но, но, но, но, но, но, но!» «Няня! Няня!» «Ма-ма-ма…»
42
«ух!» С этой минуты она его боится. Позабудет его голос — и целует, обнимает; он пискнет — сразу отмахивается и возмущенно воет — именно воет — без слез, нечто, вроде: «y-y-y», или «о-о-о!» С<ережа> всё время им ее пугает, наслаждаясь ее страхом.
В 10 час. мы отправились с ней к фотографу — уже не к Гольдштейну, а к Стамболи, к к<отор>ому я предварительно заходила. По дороге мы зашли к Асе, где повторилась обычная сцена с Андрюшей: Андрюша на руках у няни восторженно тянулся к Але и трогал ее за лицо. Аля говорила «in» и недовольно клонила голову на плечо своей няни. Совсем, к<а>к 11 месяцев назад, на
<Запись не окончена, не заполнена нижняя половина страницы.>
Феодосия, 9-го марта (1-ый день весны); 1914 г., воскресение.
| Алины новые слова | «карей» — скорей (раньше «каей») |
| «Мурри!» — крик кота | «Кусика» — Кусака |
| который | |
| боится | |
| дать | |
| «Маррина» — Марина |
Утром, когда мы пьем чай, Аля стоит у стола и ест бублик. Я намазываю ей его маслом. Слизав масло, она вновь подает мне бублик: «на! на!» Вчера и сегодня она ежеминутно меня целует — куда попало, зная, что я умилюсь, скажу: «дуся» и возьму ее на руки. Сегодня она в первый раз бежала по двору, широко раскинув руки. Недавно я ее снимала стереоскопом — плачущую, злобную, но все-таки слегка похожую на себя (en laid). {в безобразии (фр.)} Два раза на руках у няни, раз стоя, причем наклоненная над ней няня вышла жираффой. Нужно сказать, что лучше всего вышли ее шубка, капор и муфта. Морда — злобная, глаза почти совсем закрыты — от солнца и слез. На одной карточке вышел Ваня, случайно ставший рядом. Сегодня С<ережа> подарил ему пугач и галстук.
