ТЕТРАДЬ ВТОРАЯ
между делом, т. е. во время Тезея.
Непременно стихи о забываемости (меня) — музыки, запаха, весны. Память не держит. Не держатся в памяти. (3-го сент<ября> 1924 г.)
Имени — упоминанье
Ноты — маки, но вверх стеблем
Как над маковыми —
Головами…
(Ноты — маки, но вверх стеблем)
горят
…
На линейках опрятных гряд:
Грядках опусов…
Обеспамятев от памяти
Ворочается вулкан
Женщина, что у тебя под шалью?
— Будущее!
[Финальные строки ст-ния “Под шалью”.]
Мститель (ребенок)
Камни сыпались с звуком шелка
Рвущегося
Между перстом и ногтем
Не забыть и не избыть
Пела как стрелы и как моррэны
Мчащие из-под ног…
(8-го ноября 1924 г.)
Тогда же “Так только Елена…”.
“Вьюга наметает в полы” — 19-го ноября 1924 г.
Листья сыпали осины
На двух любящих. — Лило.
Уговаривал мужчина —
Женщину. Но помело
Осени — слова глушило
— “Но всегда и нерушимо —
С оборотом на тебя”.
“Врылась, забылась, и вот как с тысяче-
Футовой лестницы без перил…”
[Первое ст-ние цикла “Сон”.]
(24-го ноября 1924 г.)
“В мозгу — ухаб проложен…” — 26-го ноября
“Точно гору несла в подоле…” [Ст-ние “Приметы”.] 29-го ноября
суббота
“Ятаган? Огонь?” |
“Живу — не трогаю…” | 1-го дек<абря> 1924 г.
Слова: с надсердки (в сердцах), вчерне, непременная воля, обымая, преслушный
Четырежды взятый, семижды отнятый
(город)
Все — над воловьей
Жилой любви!
(Смысл: зубы сломаешь над воловьей жилой любви.)
Так.
Маляры — раны закрашивают
На домах после обстрела
Полотерская — 18-го декабря 1924 г.
когда ново
Казанова
(органическая рифма)
Ох: когда трудно, томно, или после усилия
ах: неожиданность, изумление, новизна, восторг
эх: не везет, не дается, птица — из рук, мог бы — да…
Неодолимые возгласы плоти:
Ох! — эх! — ах!
[Финальные строки ст-ния “Емче органа и звонче бубна…”]
Тако во облацeх
…
Все животы в родстве!
Выйди на площадь да погромче —
И сговорятся — все!
(NB! сильнее)
Целого лирика в переплете
— Не в десяти ль томах? —
Неодолимые возгласы плоти:
— Ох! — Эх! — Ах!
В глухонемые часы: без рифмы
Чем задохнуться — так разорвемся ж!
“Емче органа и звонче бубна” — 28-го дек<абря> 1924 г.
NB! О Царе Мидасе
И хлебом стал звук.
И звуком стал хлеб.
NB! На всякое ох есть ах — и на всякое ах — ох!
Евы золотое яблоко.
…Ты меня забудешь наглухо.
…Как там живут?
Не задумавшись отвечу: — Тесно.
Воздух вымерили по вершкам
И восторг отпущен по квадратам
земл<е?> |
…Чтo не о советской, то, Москве |
Речь, а о звезде одной, совсем не
Звездной…
Несколько бессмертных строк
Пела рана в груди у князя
Или раны его — стрела
Пела?
“Не возьмешь моего румянца” [Первое ст-ние цикла “Жизни”.] — 25-го дек<абря> 1924 г., чешское Рождество.
+
+
Пела рана в груди у князя
Или раны его — стрела
Пела — к милому не поспеть мол —
Пела, милого не отпеть —
Пела. Та, что летела степью
Сизою? — Или просто степь
Пела, белое омывая
Тело… “Лебедь мой дикий гусь”
Пела… Та, что с синя-Дуная
К Дону тянется…
Или — Русь
Пела?
(Конец декабря 1924 г.)
…Как билась в своем плену
От
И к имени моему
Марина — прибавьте: мученица
Здесь кончается 1924 г.
На пороге между 1924 г. и 1925 г. — стихи Крестины
“Воды не перетеплил
В чану, зазнобил как надобно…”
1925 г.
“Воды не перетеплил” — 1-го января 1925 г.
Мысль: — Если Христос и любил плоть, то как поэт: для подобий своих и притч — чтобы людям понятней — никогда в упор, никогда — как таковую.
Вот Соломон — любил! (Песня Песней, с такой цинической натяжкой выдаваемая католиками за прославление Христовой невесты — Церкви. NB! М. б. Римская — действительно такова (с грудями, с гроздями). Наша — с гвоздями (Распятия).
(Христос плоть не любил, а допускал. 1933 г.)
В теле как в трюме
В себе как тюрьме
Из мыслей о редакторах и редакциях:
Ведь всё равно, когда я умру — всё будет напечатано! Каждая строчечка, как Аля говорит: каждая хвисточка! Так чего же ломаетесь (привередничаете)? Или вам вместо простой славы <пропуск одного слова> солнца непременно нужна <пропуск одного слова> сенсация смерти? Вместо меня у стола непременно — я на столе?
(И это — напечатаете!)
У Али восхитительная деликатность называть моего будущего сына: “Ваш сын”, а не “мой брат”, этим указывая его принадлежность, его — местоположение в жизни, обезоруживая, предвосхищая и предотвращая мою материнскую ревность (единственную, в к<отор>ой страдание не превышается — не погашается — презрением!).
О безнравственности “института кормилиц”
Кормилица. Будь они, я бы конечно взяла кормилицу — (“Барыня, у Вас молока как у мы-ыши”, нянька Надя, 1920 г.) — и без всяких угрызений совести, по той простой причине, что мой ребенок — в мире — ценнее. Слишком мало шансов, чтобы у меня родился дурак, а у нее — Ломоносов.
(Хотя бы потому, что из нас двух я — Холмогоры! 1933 г. Или, во всяком случае, столько же.)
Стоило бы Канту (к<оторо>го никогда не читала и не прочту) назвать свою книгу “Игры пера”, как его бы столетия подряд упрекали бы в легкомыслии. Я слишком знаю portee [важность (фр.)] (гипноз) названия. Это единственное в чем верит поэту — философу — высшему — критик. И почти всегда — зря. Так “Ремесло” мое, например, — вызов — и проверка, во всяком случае <пропуск одного слова> — нaдвое.
И меж твоим и моим сиянием
Не поскупился на расстояние
Бог…
(Б. П.)
…и дрожу в тепле.
Если бы знали как тесно в теле мне
Собственном —
пожелание к новому Году
Дорогая Марина и Рысь!
Желаю Вам Сына Бориса (непременно гения, не чета мне), чудесного подарка от Лисевны [Так Аля называла О. Е. Колбасину-Чернову.] (платье или ч<то->н<ибудь> в этом роде), неожиданной откуда-нибудь получки, очень большой. Я не надеюсь, что мой скромный фартук может Вам доставить удовольствие. Прилагаю Вам при пожелании скромное иждивение, нa ночь, чтоб у Вас оно не переводилось все ночи 1925 г. Желаю Вам еще всё то, что желаете Вы.
Итак — с 1925 годом!
Целую, целую, целую Вас
Ваша, вечно Ваша Аля
Что будет в этот день (31-го декабря) с нами в 1926 г.?
P.S. Вашему сыну Борису будет почти что год.
