ТЕТРАДЬ ВТОРАЯ
Душа — охотник, охотится на вершинах, за ней не угонишься. Моя тяга в горы (физическая!) только желание <пропуск одного слова>. День встречи с моей душой был бы, думаю, день моей смерти: непереносность счастья.
Живу как сомнамбула: ем, пью, перекладываю, кормлю. И вечная посуда. И соринки, которые подбираю. Нужно это моей душе? Нет. Точно меня кто впряг — и везу. И совсем не хочу прислуги. Всякая относительность отношения — и существования — для меня — оскорбление. Tant pis — tant mieux [Чем хуже — тем лучше (фр.)]. И обратно. Это не лечится из капeльниц. Сама жизнь — болезнь. Всякая.
А может быть, если бы я как В<олкон>ский брала билет на пароход в Тунис, я говорила бы иначе.
У меня по отношению к себе (душе и телу) — садизм. (NB! ненавижу медицинские термины. Всё нужно иносказывать.) Желание загнать насмерть. “Надорвалась, кляча!” (К. И.)
Живу, везу. Но глаза весь день полны слез и что-то внутри так натянуто, как ни одна струна ни под одним смычком. Так только жилы натягиваются — на дыбу.
18-го февраля 1925 г.
А стихов нет. (Как Аля в детстве: “Стихи устали”. Конечно устали — биться и разбиваться в дребезги — о посуду, qui, elle, reste intacte [которая остается целой и невредимой (фр.)]. Я глиняную миску больше берегу!) Вспоминаю Жан-Кристофа и ту музыкальную лавину вместе с Foehn’oм [Речь идет об эпизоде в финадьной части девятой книги (“Неопалимая купина”) романа Р. Роллана “Жан-Кристоф”. Foehn (Fohn) — фён, теплый сухой ветер.].
Большая головная усталость — д. б. от бессонных ночей. Для других я еще — Кастальский ток, для себя —
Бывало — и проходило (приходили). И, конечно, — пройдет (придут). Но сейчас без них тяжело, просто — доказательство несуществования.
(NB! Всё это накануне Крысолова. Если б знать! 1933 г.)
У погоды и времени года
Память собственная, за нас
Помнящая…
Нет забывчивей моей | крови…
нашей |
Я не помню, но что-то помнит…
Та весна окликает эту
(Иль сия окликает ту?)
Невозвратна как время
Но возвратна как вы, времена
Года…
Равнодушна как вечность,
И пристрастна как первые дни
Вёсен…
[Из ст-ния “Променявши на стремя…”.]
Спроси у волны морской:
Кто именно?
Беспамятность! — лишь с мужской
Сравнимая…
Из письма:
Лилит: пра-первая, нечислящаяся. Ревность к звуку. Дробление суток. Все мужчины (если они не герои, не поэты, не духи и не друзья)…
От безмыслия — к бессмыслию (поэтический путь Б<альмон>та). Трагедия вселюбия? Комедия вселюбия. Дон-Жуан смешон. Петух на птичьем дворе. Дон-Жуан — функция.
Аля: — Он мужчина и потому неправ.
Aus meinen kleinen Leiden
Mache ich grosse Lieder…
[“Из моей маленькой горести
Я создаю великую песнь…”
(нем.) Цветаева полемически обыгрывает начальные строки ст-ния Г. Гейне из раздела “Лирическое интермеццо”]
Стихи:
“Променявши на стремя” — д. б. начало марта.
Запись: — У меня ничего не было за душой, кроме больших слов. Они и были мною.
Великие слова!
Они и были мною.
О Крысолове (Hammeln).
Дочка, дочка бургомистрова!
(NB! Первая строка Крысолова.)
И ивы нежные мои,
Лениво зазеленивающие.
мечта о крыселове
(Небольшая поэма)
Посвящается моей Германии.
(Начато 1-го марта 1925 г. Георгию — месяц.)
быстрые…
Дочка, дочка бургомистрова!
Краткая фабула (по легенде).
Город (Гаммельн) погибает от крыс. Бургомистр назначает награду: тому кто город Гаммельн от крыс избавит — руку своей дочери (красотки). Явление зеленого охотника (Jager’a). Ратуша. Предложение. Подтверждение. Крыселов играет на дудке и уводит (неизвестно куда) всех крыс. На след<ующее> утро — в ратушу. Отказ бургомистра отдать ему свою дочь. (Предшествует целый ряд предложений (замен) к<отор>ые Крыселов отвергает.)
Угроза Крыселова. Третий день. Утро (или полдень?). Звуки волшебной дудки. (Что встает? Дать постепенность.) Дети — мальчики и девочки. Если будни — с школьными ранцами, если воскресенье — с игрушками и молитвенниками. Мимо ратуши. Из ворот — дочка бургомистра с молитвенником. Врастающий в землю бургомистр. (Лучше — бегущий вслед!)
Два варианта: или описание озера: постепенность захождения, погружения. Вода смыкается над головой. Центр — бургомистрова дочка.
Либо — по слухам — завел их всех в гору. (Горное озеро, внутри горы.)
Толкование:
Охотник — Дьявол — Соблазнитель — Поэзия.
Бургомистр — быт.
Дочка бургомистра — Душа.
Крысы — земные заботы, от которых Охотник освобождает город. (?)
Быт не держит слова Dichtung [поэзии (нем.)], Dichtung — мстит. Озеро — вроде Китеж-озера, на дне — Вечный Град, где дочка бургомистра будет вечно жить с Охотником.
Тот свет.
(Входят в опрокинутый город.)
Шляпа с огненным пером (от какой птицы?).
Главы:
1. Крысиная напасть.
2. Охотник.
3. Увод крыс.
4. Бургомистр.
5. Увод детей.
6. Озеро.
Две музыки: первая — для крыс: крупами, сахаром, сальными огарками — врывается Индия: тропики. Тропическая крыса зовет.
Другая: каждый ребенок слышит в ней свое: мальчики — барабан, сражение (конские гривы, хвосты, литавры, раны…), девочки (и т. д.), некоторые идут — сонные, другие — за подарками, иные слышат звон медных кастрюль и видят гигантские игрушечные кухни: плиты, сковороды и т. д.
Дочка бургомистра: пение ангелов? (дать демонов). Просто — рай?
NB! Эпизод: бургомистр, видя напасть, затыкает ей уши воском (венчальные свечи под колпаком).
Проходит сквозь воск.
(“Музыка прошла сквозь воск!”)
Хорошенько дать крысиную толкучку, грызню, возню, “крысы ноги отъели”…
NB! Лирические отступления.
Тих и скромен город Гаммельн…
(Здесь начинается черновик Крысолова)
Мысль: Единственная женщина, которой я завидую — Богородица: не за то, что такого родила: за то, что так зачала.
Старый Немирович-Данченко, при встрече:
— Ну, как Ваш Дофин?
Строки:
Ваше небо — бэль-этаж
Не иконами — талисманами
Остров, где заключаются браки
По соответствию голосов
(Борис, Борис)
D-r Frantisek Kubka. Vratislavova ul<ice> c<islo> 4 Zizkov.
Попытка письма к Розенталю [Розенталь Леонард (? — 1950) — выходец из России, в молодости переселившийся во Францию и сделавший там большую предпринимательскую карьеру.] (по совету O. E. Черновой)
Многоуважаемый Леонид Михайлович,
Я ничего не знаю о Вас, кроме Вашего имени и Вашей доброты. Вы же обо мне еще меньше: только имя.
Если бы я по крайней мере знала, что Вы любите стихи — моя просьба о помощи была бы более оправдана: так трудна жизнь, что не могу писать, помогите. Но если Вы стихов — не любите?
Тем не менее, вот моя просьба: нуждаюсь более чем кто-либо, двое детей (11 л. и 6 недель), писать в настоящих условиях совершенно не могу, не писать — не жить.
Если можно, назначьте мне ежемесячную ссуду, ссуду — если когда-нибудь вернется в России прежнее, и субсидию — если не вернется.
(Про себя: знаю, что не вернется!)
Деньги эти мне нужны не на комфорт, а на собственную душу: возможность писать, то есть — быть.
Могла бы ограничиться официальны прошением, но Вы не государство, а человек <фраза не окончена>
Руки — чтоб гривну взымать с гроша…
(Очевидно, ассоциация с Розенталем — кстати, ловцом жемчуга (NB! чужими руками) и, кстати, естественно мне никогда ничего не ответившим.)
10-го марта 1925 г.
Если бы мне сейчас пришлось умереть, я бы дико жалела мальчика, которого люблю какою-то тоскливою, умиленною, благодарною любовью. Алю бы я жалела за другое и по-другому. Больше всего бы жалела детей, значит — в человеческом — больше всего — мать.
Аля бы меня никогда не забыла, мальчик бы меня никогда не вспомнил.
О его имени: мое имя было Борис, был бы Борис — с первого дня был бы Борисом: Борюшкой, Барсиком. Георгий — Сережино имя, мой дар С. и мой удар — себе, потому, д. б. не зовется.
Когда начну?
Буду любить его — каким бы он ни был: не за красоту, не за дарование, не за сходство, — за то, что он есть. М. б. это самая большая любовь моей жизни? Может быть — СЧАСТЛИВАЯ любовь? (Такой не знаю. Любовь для меня — беда.)
И чуть с языка не сорвалось: — Борюшка! — нет, в этом я честна, ну пусть — Георгий. Барашек мой.
— Господи! — (думаю о смерти) не узнать каким ты будешь, не увидеть тебя. Я на тебя за все эти пять недель ни разу не рассердилась (нужно знать меня, мою физическую любовь к свободе и повышенную слуховую чувствительность!). Самое мое острое и частое чувство к тебе — благодарность.
(Продолжение Крыселова: гимн пуговице.)
Волосы вверх, как у музыкантов,
Гениев, прощалыг…
