ТЕТРАДЬ ВТОРАЯ
И была доброта в той руке…
(NB! — чьей? 1933 г.)
Запись:
Сыну своему я пожелаю быть, как я, произведением природы, а не искусства.
Демон
Шуман
(Об утрачиваемости первоначального смысла больших имен. Шуман — (Schumann) — башмачник, а звучит как шум потоков — как оно и есть. Особенно для русских.
Кто же сейчас думает, что Пушкин — от пушки, Некрасов — от некрасивости, Фет — от fett [жирный, тучный (нем.)], <фраза не окончена>
Мысль:
Влияние далекого современника уже не влияние, а сродство. Для того, чтобы, напр., Генрих Гейне (1830 г.) повлиял на меня (1930 г.) нужно, чтобы он заглушил во мне всех моих современников, он — из могилы — весь гром современности. Следовательно, уже мой слуховой выбор, предпочтение, сродство. Не подчинение, а предпочтение. Подражатель не выбирает.
50 гр. воды, 50 гр. молока, неполную чайную ложку манной крупы, варить 5 мин.
Два раза в день по две ложки.
(Здесь начинается манный прикорм Георгия. Шесть недель. Переносит отлично.)
Мысли и строки
(Борису)
Мы встретимся как покойники
Не иметь уже права дарить (брак), не иметь уже права терять (нищета). В обоих случаях ничто не твое, в первом — ни улыбки, во втором — ни копейки.
А главное (нищета) масса лишнего хламу, который не имеешь права выбросить.
Удивляюсь любящим землю как лучшее мыслимое, ничего кроме нее не желающим. “Не желаем, потому что не знаем”. А я желаю, потому что знаю. Мое желание и есть знание. Если не нравится эта — значит, есть другая. Не было бы другой — нравилась бы эта. (Заложенность другой — внутри.)
И еще: у меня к земле в лучших ее случаях неизменное: се n’est que ca? [и только? (и это всё?) (фр.)] (Лучший ее случай — <пропуск одного слова>.) В лучших ее, потому что музыка, небо — иногда любовь — не ее (случаи), иной земли — законы.
(NB! А материнство? А природа? — Додумать. — 1933 г.)
“Вот моя деревня,
Вот мой дом родной” —
[Начальные строки ст-ния И. З. Сурикова “Детство”.]
что касается меня — я всегда предпочту родной “деревне” — чужой “город”, своему маленькому — чужое большое. (А разве есть свое маленькое и, главное, разве есть чужое большое?)
Что же касается деревни и города — Дольние Мокропсы поныне предпочитаю Парижу. Там были гуси — и ручьи — и вдоль ручьев дороги — и красная глина из которой Адам, красная глина как на Кубани, где я никогда не была — и тот мой можжевеловый кипарис (Борис <фраза не окончена>
Таруса — Langackern — Коктебель — Мокропсы (Вшеноры) — вот места моей души. По ним — соберете.
В Париже (живу восемь лет) и тени моей не останется. Разве что на Villette (канал, первый Париж…). 1933 г.
Сравнение: курит как цыганка.
Запись:
— “Чего только ни сделаешь, чтобы они не плакали!”
Это у женщин распространяется и на мужчин.
(Первая глава Крыселова закончена 29-го марта 1925 г. — Писала ровно месяц.)
Попытка 1-ой главы нaчисто
крыселов
— Теперь о Крыселове. Так и напечатали в Воле России — Крыселов. Редактора друг другу: — Но почему Крыселов? Разве Крыселов? Наверное ошибка, описка… Но нет: — везде. М. б. М. И. так больше нравится? И только один Сталинский, безапелляционно: “Раз у М. И. Крыселов — значит Крыселов и есть. М. И. не может ошибиться. Значит мы все ошибаемся”.
Так и оставили. Так и стояло в (кажется мартовском) № Воли России: КРЫСЕЛОВ.
Потом — началось. Главный редактор — лютый старичок Лазарев [Лазарев Егор Егорович (1855 — 1937) — в молодости народник, затем эсер; эмигрант с большим дореволюционным стажем. Был издателем (а не главным редактором).]: — “Товарищи, мы опозорились”. И все знакомые: — В чем дело?
Дошло до словаря (с него бы нужно было начать!). КрысОлов. Я: — Ошибка. Смотрим в другом: КрысОлов. Во всех словарях Праги, Вшенор и Мокропсов (Дольних и Горних) — КРЫСОЛОВ.
— Но, господа, в чем же дело?
— Не знаем. — Вам знать.
— Но я была уверена… голову на отсечение… я и сейчас так слышу… м. б. потому что крысы — гнусность, а так: селов — еще гнуснее? А м. б. от: мышеловка? — и т. д.
Следующая глава уже была: КРЫСОЛОВ. Но позорище мое д. с. п. в №-ном количестве экз<емпляров> — по белу свету — да, и в России! — Воля России № III март.
МАРИНА ЦВЕТАЕВА — КРЫСЕЛОВ
И эсеры — до сих пор не забыли! И сейчас, восемь лет спустя:
— А помните, М. И., как Вы нас тогда всех подвели с КрысЕловом? Мы все были уверены, только один Евсей Александрович:
— Раз М. И. — так и есть.
(Первая глава крыселова “Город гаммельн” закончена 19-го марта 1925 г. 1 — 19 марта 1925 г.)
Записи: (20-го — 22-го марта 1925 г.)
Ценность книги я измеряю срочностью необходимости выписки. Если нечего выписать, или — есть что, но время терпит, она мне не нужна.
Чтобы необходимость жгла руку, а карандаш — бумагу.
Теперь у меня есть всё: дом — любовь — Мечта — воспоминание.
— “Eh bien! abuse. Va, dans ce monde, il faut etre un peu trop bon Dour l’etre assez” [“Что ж! злоупотребляй <моей добротой>. В этом мире нужно быть немножко слишком добрым, чтобы быть добрым достаточно” (фр.).].
(Гениальное слово Marivaux)
— Комедийный писатель, а какая грусть! Почти — Христос.
— Нечего сказать — “marivaudage” [вычурный слог, жеманство (фр.)]!
Б. П., когда мы встретимся? Встретимся ли? Дай мне руку на весь тот свет, здесь мои обе — заняты!
Б. П., Вы посвящаете свои вещи чужим — Кузмину [М. А. Кузмину Пастернак посвятил свою повесть “Воздушные пути”.] и другим, наверное. А мне, Б<орис>, ни строки. Впрочем, это моя судьба: я всегда получала меньше чем давала: от Блока — ни строки, от Ахматовой — телефонный звонок, который не дошел и стороннюю весть, что всегда носит мои стихи [Цикл ст-ний “Стихи к Ахматовой”.] при себе, в сумочке, — от Мандельштама — несколько холодных великолепий о Москве [“На розвальнях, уложенных соломой…”, “Не веря воскресенья чуду…”, “В разноголосице девического хора…”.] (мной же исправленных, досозданных!), от Чурилина — просто плохие стихи (только одну строку хорошую: Ты женщина, дитя, и мать, и Дева-Царь), от С. Я. Парнок — много и хорошие [“Следила ты за играми мальчишек..” и “Смотрят снова глазами незрячими…”], но она сама — не-поэт, а от Вас, Б. П. — ничего [Впоследствии Пастернак посвятил Цветаевой — при ее жизни — четыре ст-ния.].
Но душу Вашу я взяла, и Вы это знаете.
(От Маяковского, в ответ на то, в Ремесле [Ст-ние “Маяковскому” (“Превыше крестов и труб…”).] (читанное ему еще в Москве) и приветствие в № I Евразии — за которое меня тогда погнали из Последних Новостей — тоже ничего. — “А, знаете Цветаева меня приветст<вовала?> в этих строках. Я сразу не понял. Значит — одобряет? Передайте ей, что я непременно, непременно ей напишу”.
Но, занятый племянницей Яковлева — танцовщицей, кажется… [Яковлева Татьяна Алексеевна (1906 — 1991) — одно время считалась невестой Маяковского, адресат его ст-ния “Письмо Татьяне Яковлевой” (1928). Приехала в Париж в 1925 г. по вызову своего дяди, знаменитого русского художника А. Е. Яковлева. Танцовщицей никогда не была. В декабре 1929 г. вышла замуж за Бертрана дю Плесси.] Во всяком случае, скача вслед за ней через кобылу, набил себе шишку…
Бедный М<аяковский>. Кто о нем так горюет как я?)
Единственный с лихвой мне вернувший
Князь Сергей Михайлович Волконский, посвятивший мне целую книгу, открыто и <пропуск одного словах “Милая Марина…”
Единственный, из моих современников, человек моего поколения. (Родился 4-го марта 1858 г., т. е. за 35 лет до меня, мог бы быть почти моим дедом!)
И Кузмин никогда не ответил на стихи. И Sigrid Undset [Ундсет Сигрид (Зигрид) (1882 — 1949) — норвежская писательница, лауреат Нобелевской премии (1928).] — на письмо (о ней же). И Comtesse de Noailles [Ноай (Ноайль) Анна Элизабет де (1876 — 1933) — французская поэтесса и романистка.] (о ней же — и как!). Всех не перечесть!
Повторяющаяся случайность есть судьба. (1933 г.)
Lieblingskind hat viele Namen [У любимого ребенка много имен (нем.)]. Кстати, Георгий у меня — Барсик: хвостик Бориса, тайный.
(А оказался — Мур!)
Строки:
“Хорошо поедете,
Холодком поедете…”
(Тот свет)
Дай мне руку на весь тот свет —
Здесь мои обе — заняты.
(Из письма)
Дописать:
Как билась в своем плену
От скрученности и скрюченности…
И к имени моему
Марина — прибавьте: мученица.
Сижу — и
Сижу — и слушаю,
Как расстояние растет
И католическая душа у меня есть (к любимым!) и протестантская (в обращении с детьми), — и тридцать три еретических, а вместо православной — пусто. Rien [Ничего (фр.)].
Тарусская, хлыстовская…
(душа)
Написать Б. П. “Расстояние”
Нас расставили, рассадили…
Аля:
Я (о себе и критике, невозможности им охватить меня целиком, ибо предела — нет):
— Словом, нужно ждать, чтобы человек помер…
Аля: — Пойман!
Выгребая золу:
— Правда, печка живая! Как живое существо, которое нужно освобождать от сгоревших радостей.
Макса [М. А. Волошин], Макса забыла, с его посвящением — мне — лучшего сонета (Бонапарт) [Волошин посвятил Цветаевой цикл из двух сонетов “Две ступени” (1917): “Взятие Бастилии” и “Бонапарт”.] в ответ на что? — на мою постоянную любовь к другим — при нем, постоянную занятость другими, а не им, заваленность всеми — на его глазах. Макса, которому я даже никогда ничего не подарила (нужно знать меня! Без подарка в дом не вхожу!) — а он мне — сколько моих любимых книг! — Макса, которому я ничего не дала, кроме радости, что я есть.
Единственного человека, которому я ничего не дала, а он мне — всё.
Показательно, что — “забыла”. Последняя (по счету и качеству) неблагодарность. (1933 г.)
<Вдоль левого поля:> И главное — писав о нем в течение 6-ти мес.! Макс один мне дал и передал за всех.
Дальнейший план Крыселова.
1. Город Гаммельн (Введение)
2. Сны
3. Город Гаммельн бьет тревогу
(Базар. Хозяйки. Герольд.)
4. Увод крыс (Да — да, нет — нет)
5. Честность честных (В ратуше)
6. Дочка Бургомистра
7. Озеро
