ТЕТРАДЬ ВТОРАЯ
Вполоборота — как смотрят в прошлое
Выразительнее руки,
Судорогой сжимаемой
Марки, короны, франки,
Доллары — имена
Многи, одна — чеканка!
Будет одна жена —
Мужу, жене — единый
Муж. Потому-то так
Дружно друг другу спины
Дружный воротит брак
…
…
Жизни моей ненaвисть,
Нeнависть: верность из
Вторая глава Крысолова — Сны — закончена 22-го апреля 1925 г.
Следующая глава: Базар. NB! Можно покупательниц изобразить в виде кухонной утвари.
Ратуша — кирка — рынок
(Kinder — Kuche — Kirche
[дети — кухня — церковь (нем.)])
Ратуша — кирка — рынок
(Ну, а по-нашему, значит, так:
Церковь — острог — кабак)
— вдова —
Русь, и — злословить!
Ратуша — Гаммельну — голова,
Гаммельну — кирка — совесть
Рынок же — — живот:
Чем человек живет
(Строки, не вошедшие. Жаль. 1933 г.)
…ни в любовь, ни в дружбу —
Верю только в ворожбу.
Лишь о любви — — совсем:
Всё — переговорили!
Запись:
Аполлону служат наедине, Вакху же — вкупе. Бог душ и бог толп (стай, свор). Только путем этой установки осмыслила свое отвращение от этого бога. (S’encanailler! [Опускаться! (фр.)] 1933 г.)
У всех по-разному разрывается душа и у всех по-одинаковому нарывает палец. Есть, конечно, еще мой ответ на эту боль, но это уже корректив Психеи: не палец — по-разному, а мы (она) по-разному.
Ограниченность физической боли и радости, ограниченность возможностей их и в них, безвыходность, тупик. (Это меня возвращает к моей очень молодой — 17-го года — записи: Безысходны только вещи физические.)
От сахара заведомо сладко. Можно из-за этого возненавидеть сахар.
(26-го апреля)
Строка:
Забывается, как кукушка…
(NB! от лета — к лету. Мы настолько забываем ее, что никогда не ждем — и всегда удивляемся)
26-го апреля, в воскресение, Мур весил 5 к. 85 гр., т. е. 6 к. без 15-ти — 3 мес. без 4 дней. Почти 15 русск<их> фунтов.
Строки и записи:
Место — имение: не имею
Места…
Место — имение: места нету
Мне…
(NB! Хорошо, что остановилась, ибо вместо имени: вместо — имение! 1933 г.)
“Более, чем красиво! более, чем <пропуск одного слова>!” Более нету. Каждое качество и есть свое более.
Стихи везде хороши, и стихам везде плохо.
(как мне)
Место имев в моем сердце,
По мою правую руку…
(То из чего потом возникло, хотя совсем по-другому, — “Как живется Вам с другою?” [Ст-ние “Попытка ревности”.])
Какая у меня тоска — в женском обществе! Именно тоска, а не скука. Точно я уже обречена на них — как пятидесятилетняя, без права предпочтения их (женщин) —
Спрятаться, потеряться — мечта, как себя помню. Раз даже осуществила: 4 г., пассаж, белый медведь, негр над сухим фонтаном. — Как тебя зовут, девочка? —
Для того, чтобы быть собой, мне нужно потеряться (потерять себя). Как во сне. Как (иные) в вине. Быть сонной: сaмой: пущщей собой.
Я, это когда меня нет. Только мой восторг. Alles andere schenk ich ihnen… [Все прочее я оставляю (дарю) вам… (нем.)]
Почему я сажусь на конце стола, оставляя пустоту. Для невидимого, незримого.
Друг, по горячему следу
Слез…
Препечальная почесть!
— “С Вашим счастливым соседом
Я поменялся бы тотчас!”
Обомлевать, распинаться,
Льстить? (Возвеличен, целован!)
Мой сотрапезник парнасский —
С бедным соседом столовым?
Но не за высшим ль столом ты?..
— Нет! не пойму! надоумьте! —
Для передачи солонки?
Для пополнения рюмки?
Только-то?.. Кравчий имперский —
С кем?
И с усмешкой, как внуку:
— Место имев в моем сердце
По мою правую руку!
29-го апреля 1925 г.
(Дура, дура! Разве не легче поухаживать за ужином, чем — любить?? 1933 г.)
Строки:
(когда кончутся)
Строки и сроки
В час, когда все пройдут
Строки и сроки
След
Слез
Свеж
Непроливающиеся, — такие крупные!
В них несбывающееся — не ты, несбывшийся!
Слезы задерживаемой…
Непроливающиеся, в счет не идущие…
1-го мая 1925 г. — ПАСТЕРНАК — ВЕЙМАР. Мурке ровно 3 месяца.
(День когда мы должны были “через два года” с Пастернаком встретиться в Веймаре.)
Записи:
Призраки вызываются нашей тоской. Иначе они не смеют. (С робостью призрака) Доведите ее (дотоскуйтесь) до отчаяния, и они станут полновластными хозяевами ваших дней и ночей. Если призрак является днем — вы дотосковались до смерти. (Призраку переступить порог зари!)
(Всё сказанное — обо мне.)
“Призраки являются когда их не ждут”.
(Эпиграф к предыдущему отрывку)
Не шелестенье бумаги — враг:
Я! — — —
— — как
Призраки входят — без спросу:
Дотосковался!
Душа не может быть заполнена никем и ничем, ибо она не сосуд, а содержание. (Тело — сосуд.) Ибо она — заполняющее, единственное заполняющее. Это во-первых. Во-вторых же: — ибо она беспредельна.
Душа может быть заполнена только душою, т. е. собой же. Как море — морем, небо — небом.
Строки (NB! неважные, важна только интонация)
— В день один не вложишь гoда!
— Вложишь! Жизнь в единый час —
Вкладываю
Мур:
3-го мая (3 мес. 3 дня) Мур весил 6 к. 40 гр. чистого весу. (NB! как золото!) Первое слово (нёбное, горловое) совершенно явственно, с характерным франц<узским> r — “heureux” [счастливый (фр.)].
10-го мая Мур весил 6 к. 70 гр. чистого весу.
17-го мая — 7 к.
24-го мая — 7 к. 20
31-го мая — 7 к. 50 (4 мес. — 1/2 пуда 1 ф<унт> с хвостом)
Строка:
Счастье — курчавое
(предвосхищение будущих Муриных кудрей!)
С ручками, с ножками
— Ушки сторожкие —
Эх, вишенка | моя
ягодка |
Скороспелочка!
Колясочка моя
Тарахтелочка!
Каждую народную песню, будь то русская, французская, немецкая, пр. — я неизменно чувствую — моею.
ИЗ АЛИНОГО ДНЕВНИКА О МУРЕ
мур в чехии
Сперва — Мур в Волероссийской коляске (паучихе) — лысый, большеголовый, в чепчике. Большой круглый лоб, безбровые дуги над ярко-синими глазами, маленькие кулачки с трогательными пальчиками и еще более трогательными ноготками, похожими на крошечные листочки шиповника. Когда солнце Мур лежит в шелковой голубенькой распашонке, в коляске, во дворе. Я сижу на березовой скамейке и его сторожу. Иногда рядом сидит Лелик, и мы почтительным шепотом играем “в Катю и Гришу”. Мур никогда не плачет, он очень торжественен и умен. Купали его раньше в тазу, а потом в страшном сером баке, к<оторо>го мама безумно боится, купают с подстилкой, с градусником, с губкой и каким-то особенным, очень легким на вес мылом, точно из пены. Купаться Мур любит, и в воде делает всякие неуравновешенные движения, брыкается и обдает всех присутствующих водой.
У Мура очень большое приданое, давали вещи знакомые, знакомые знакомых, знакомые знакомых знакомых, и незнакомые. У него шесть пеленок полосатых голубых, шесть полосатых серых, шесть белых двойных, три белых тройных, двенадцать разных, и даже одна моя, Московская. У него одно одеяло белое шерстяное, одно белое войлочное, одно розовое с амурами (М<аргариты> Н<иколаевны>), одно розовое с белыми полосками, и одно голубое с белыми полосками (NB! купленные мною наперед наугад: на мальчика и на девочку. Розовое д. с. п. живо, голубое, сделавшееся грязно-белым, исклочилось. 1933 г.) Да. Еще одно голубое, стёганое, подарок Валентины Чириковой, и голубая с кружевом подушечка. Потом около сотни распашонок, кофточек, теплых, холодных, полотняных, вязаных, кружевных, шелковых, и т. д. (И ни одних штанов. Я.) И всех цветов. Чепчиков уже меньше, около десяти. (Почти совсем их не носил. Я.) Два из них сшила А<лександра> З<ахаровна> из кружева моего старого платья. Она же сшила матрасики и два конверта. Нельзя не упомянуть восемь Тешковских свивальников, которые живы и поныне. И еще костюмчик, вязаный, голубой, с шапочкой, бывший Ирусин [Т. е. дочери М. Н. и В. И. Лебедевых.].
— Передайте Цветаевой и скажите ей, чтобы не <пропуск одного слова>, что — ношеное. Бабушка всю жизнь в чужом проходила!
(Передача от “бабушки” Брешко-Брешковской [Брешко-Брешковская Екатерина Константиновна (1844 — 1934) — народница, затем одна из лидеров партии эсеров; с 1919 г. — в эмиграции. Ее длительная деятельность в рядах освободительного движения закрепила за ней прозвище “бабушки русской революции”.].)
