ТЕТРАДЬ ВТОРАЯ
Во мне двойная разверстость (беззащитность) поэта и женщины, за каждое чужое веселье я плачу стократ.
Отсюда — спасение в тетрадь, в дружбу, в одиночество, в природу, в зеленый куст сирени Румянцевского Музея — если помните. Чистоту я находила только в одиночестве. Это был<и?> две перемежающи<еся?> жизни, одна — смутная и трудная, другая — отрешенная и вдохновенная. Весь мой прошлый год прошел так. Встретившись с Вами я встретилась с никогда не бывшим в моей жизни: любовью — силой, а не любовью — немощью.
Ваше дело — довершить, или, устрашившись — бросить. Но и тогда скажу, что это в моей жизни было, что чудо — есть, и этих моих нескольких дней с Вами, давших мне всю любовь, у меня никто и ничто не отнимет.
М.
— “Это Вам удастся мимоходом”. Нет, ничто мне не удастся мимоходом: ни Вы — мне, ни я — Вам. Ибо у меня тоже своя миссия в Вашей <пропуск одного слова> о которой — в свой час.
А сегодня у меня целый вечер — мой, и завтра — несколько вечерних часов. Как жаль. Земные часы дня, так же как часы души должны нести <пропуск одного слова> не только нежность — но надежность.
Буду думать о Вас.
И — спасибо за всё.
А у меня есть для Вас один подарок — только это не подарок, погодите возмущаться, это часть меня.
( — Что? — 1932 г.)
(Циническая мысль: если бы собрать все эти “части меня”, составилось бы: либо целое — чудовище, либо ничего бы не составилось, ни одна часть бы не совпала.
Итак: не “часть меня”, а вся я — в немыслимо-малой частице: кольцa, письмa.)
Ноябрь 1923 г.
Любовь и бром
Работают.
Бьются дроби времени:
Четверти, половины.
Сердце выметено: метлою
Улица в шесть утра.
Ничего не осталось — чисто
NB! Мусорщики.
Страшные сны: (переезд в пустой дом) 1) приезд в веселый дом 2) Пустая дача.
Язва совести и рана страсти.
(Живу через Смиховский холм [Имеется в виду выходящий в район Смихов южный склон Петржина холма.], ту — гору — из Поэм Горы и Конца, у Кати и Юлии Рейтлингер. С Р<одзевичем> — рассталась. Как — Поэма Конца. 1932 г.)
Любовь и бром
Работают врозь.
Бром клонит в сон,
Любовь клонит в смерть.
Вернувшись лежала как мертвая на полу с чувством.
NB! 10-го ноября 1923 г. Меня радуют только сон, тепло, еда (снов боюсь), души уже нет, есть безвоздушность, задыхание, секундами еще что-то острое: живая боль. Я потонула в мертвой воде.
Пугает меня сердце (oрган), живущее свою жизнь и всё подсказывающее.
И убийственно страшит одиночество, вот полчаса остаться одной. Чувствую вес каждой минуты. Мыслей почти что нет, есть одно что-то, нескончаемое. И — огромная апатия, страшно пойти в лавку за спичками, <фраза не окончена>
Отвращение к стихам и книгам, не верю <подчеркнуто трижды>.
Цепляние за мелочи, желание услышать свой голос, говорить что-то. Цепляние всем существом за ничто. Зоркое внимание к окружающему.
Тщетно жду Вашего экспресса. Нам необходимо повидаться, и возможно скорей. Если Вы оскорблены тем, что я во вторник вместо свидания с Вами пошла слушать Сл<онима> об Анне Ахматовой — Вы ничего не поняли: я просто не хотела представать Вам истерзанной и полубезумной, как было в те дни, и послушать как любила и страдала (NB! зачем: — и?) другая женщина, хоть на миг растворить свою боль в чужой!
Теперь слушайте. Разговор, о котором я Вас прошу м. б. последний (зависит от Вас). Если последний — о последнем прошу. Могла бы Вам всё написать, но хочу увидеть Ваше лицо и услышать Ваш голос.
Сегодня ночью я видела страшные сны. Я приезжаю на Вашу станцию, иду по той тропинке, долго-долго, сворачиваю в деревню, нахожу дом, но это не дом, а какое-то увеселительное заведение с садом. Вхожу. Издалека вижу Вас, окруженного целой толпой веселых людей, у Вас в руке или цветы или бокал — что-то вопиюще-радостное, и я хочу к Вам и никак не могу прорваться, люди не дают, Вы не хотите — смех, хоровое пение, кто-то подбадривает: “Это всегда так”, я тянусь, не дотягиваюсь и просыпаюсь в холодном поту.
Во имя этого страшного сна и всего страшного сна моей теперешней жизни — не томите меня, мальчик — помните, я Вам говорила, что Вы меня никогда не обижали, и Вы еще в последний раз говорили: “я от Вас никогда не уйду” — не обидьте еще раз, не уходите не простившись, в Вашем молчании я чую ненависть, не ненавидьте меня.
Р<одзевич>, всё зависит от Вас. Я Вас спрошу одну вещь, Вы на нее ответите. Мне необходимо Вам всё сказать и мне необходимо, чтобы Вы меня выслушали.
Назначьте мне день встречи, любой день и любой час, но сделайте это так, чтобы я экспресс получила накануне, чтобы не размину<ться?>. Я сейчас мертвая, в Ваших руках всё, но я ни на чем не буду настаивать, Вы меня знаете.
И, если это в последний раз, мне необходимо Вам сказать несколько слов НАВЕК, как перед смертью.
М.
Ничего низкого и недостойного Вы обо мне не должны думать. Я перед Вами совершенно чиста.
Не томите! Пишите сразу. До Вашего письма не живу.
Только что стук: почтальон. Обмираю. Два письма Юлии.
В длинную улыбку лепится
Рот — при всей своей бескровности
Улыбающийся лепету
Чьих-то будущих любовников
(NB! детей, маленьких мальчиков — 1932)
Сердце горит говорить с тобою
Тайное свиданье
Ноябрь, конец ноября:
Мысли: Право на жизнь — право тела. Если мы, после смерти любимых, опять хотим жить, то не потому что душа забыла, а п. ч. тело вспомнило (жизнь, себя). Начинаешь есть, потом смеяться, потом нравиться (действенное). Душа не при чем, тело ее просто усыпляет, оглушает. — Перекрикивает. — И оно, по-своему, право. Только не говорите о нашем праве на жизнь.
Мой горячо-родной
О Ненависть, молю, пребудь на страже,
Среди камней и рубенсовских тел.
Пошли и мне неслыханную тяжесть —
Чтоб я второй земли не захотел!
[Финальная строфа ст-ния Эренбурга “Не сумерек боюсь — такого света…”]
— Спасибо за чудесное утро: весь груз <пропуск одного слова> вся радость встала. Я не только не забы<ла?> Вас, сегодня трижды видела Вас во сне: один раз хуже другого.
Первый сон: кладбищенская стена и высокая девушка, которая Вас ищет. Гулкий голос, выкрикивающий в пространство какие-то слова и сроки. Церковные своды отдают, чувство, что голос до Вас дойдет (Вас нету).
Второй сон: у нас встреча, поздняя. Я должна быть, но что-то мне не дает. И Ваш рассказ, спустя: “Я думал, что это Вы, издалека принял за Вас: та же кажущаяся простота, а когда разглядел (узнал) — было уже поздно”.
Третий сон: Вы при мне (незримый)
(Оборвано)
Перст — в рану Фомы
(У Фомы — своя рана)
Перст в рану — Фомы
Прошла по душам как по странам
Федра (о красоте и о страсти): — Разве страсть красит? Бесстрастье красит! (Всё время — обратное.) Да, но у меня взамен красоты есть страсть (вот это: припасть).
Вспоминает Ариадну, мало любившую. Да разве, со мной быв, можно от меня уйти?! Спроси Тезея
Диалог Диониса и Тезея. Понять Диониса: хочет ли он — просто Ариадну или ее бессмертия? Кто великодушней: Тезей или бог? Диалог над спящей, сомнения Тезея: а м. б. земля — стоит неба? — Да, особенно, когда эти щеки станут землей! Я не могу сделаться человеком, стань ты — богом. (Я не могу стать меньше, стань ты — больше!)
Елена.
— Что тебе подарить?
— Зеркало у меня есть.
(Старый Тезей и малолетняя Елена.)
Елена выдумывает зеркало.
Письмо из другой тетради, очевидно раньшее по времени:
Начинаю письмо со скромного требования: Р<одзевич>, мне нужно — чудо. Я сейчас совершенно разбита и Вам предстоят чудовищные трудности. — Не боюсь! — Нет, бойтесь.
Мы люди чужих пород. Я, понимая Вас до глубины — не принимаю, Вы, принимая меня до глубины — не понимаете. Вы верите мне в кредит.
Вы застали меня в час огромной душевной разбитости. — Бывает! — И человек, если не сделает для меня чуда, ничего не сделает. А чудо вот в чем: мне нужен дом, дом для каждой моей тоски, для кажд<?> <пропуск одного-двух слов> для голоса каждой фабричной трубы во мне, мне нужна бесконечная бережность и, одновременно, сознание силы другого, дающее нам покой.
Р<одзевич>, будя во мне мою женскую сущность, знаете — что Вы будите: мою тоску, мою слабость, мое метание, мою безудержность, всю стихию и весь хаос. Вы вместо цельного сильного единого существа получаете в руки концы без начал и начала без концов, <фраза не окончена>
Дитя родное, приди Вы ко мне в другой час (?) Вы бы застали меня другой, но сейчас я после огромного поражения, не смейтесь, дело не в Икс и не Игреке, дело во мне.
И вот — оцените положение! — я у Вас прошу уверенности, я, не уверенная ни в чем, кроме себя (я так и не открыла того “внешнего мира”, который, по словам С. М. В. сейчас открывает Аля — “и вдруг с удивлением замечает, что что-то еще есть кроме того, внутри”) — у Вас, не уверенного вообще ни в чем.
Вы не в тот час пришли ко мне, мне сейчас всё — слишком больно, живая рана. Болевая восприимчивость (способность страдать) у меня вообще чудовищная, сейчас я растравлена, лишней боли я сейчас <фраза не окончена>
Знаете, в химии (кажется, единственное, что я вынесла, но — твердо вынесла!) — насыщенный раствор. Так вот, насыщенный раствор горечи.
Слушайте внимательно: будь я сейчас собой, т. е. Ахиллесом, я бы с радостью вошла в этот новый бой, сейчас я — живое мясо, места живого нет! Всякое невнимание, всякое невникание — тень небрежности, — небережности, — всё что в естественное время души для меня <пропуск одного-двух слов> сейчас для меня немыслимо. Я перестрадала и больше не могу.
Еще не поздно, дружочек родной, остановиться. Ну, встретились, ну, подошли близко — беды нет — бывает! — не дайте мне ввыкнуться и не ввыкайтесь сами. — Переболит. — Я в таком состоянии как сейчас — слишком трудная радость, больше тягость чем радость, мне нужен врач души, а не — друг. (Тирэ, очевидно, от переборотого желания написать: враг — как оно и есть, ибо нет большего врага, больше: мучителя — изверга! — чем нас любящий (добивающийся). Пометка 1933 г., впрочем знала уж и тогда. Всегда.)
Ну, подумайте себя в такой роли: утешителя, утишителя, убаюкивателя.
О, я не преувеличиваю, я очень точна, не улыбайтесь <пропуск одного слова> слова! справимся! — больше всего я Вам верю, когда я с Вами ближе всего, рука в руку, а этих средств убеждения у нас, у Вас не будет — ввиду всей жизни!
Из той же тетради, неоконченное:
Милый друг, сейчас идут самые ужасные дни моей жизни, и Вам нужно переродиться, чтобы меня внутренне не утерять. Я разорвана пополам. Меня нет. Есть трещина, только ее и слышу. Моя вина (<пропуск одного слова> совести во мне!) началась с секунды его боли, пока он не знал — я НЕ была виновата. (Право на свою душу и ее отдельную жизнь.)
Все эти дни я неустанно боролась в себе за Вас, я Вас у совести — отстояла, дальнейшее — дело Вашей СИЛЫ. Это моя единственная надежда. Вся моя надежда на Вас, я сейчас выбыла из строя, во мне живого места нет, только боль. Так не живут, я и не живу.
(ОПЯТЬ ЧЕРНАЯ КЛЕЕНЧАТАЯ ЗАПИСНАЯ)
— Прага Окт<ябрь> -ноябрь 1923 г.
Принимаю в поле слуха
Мелочь дождя.
Сказочник! Не в меру развил
Жизни среднюю главу.
Краем уха, краем глаза,
Други, жизнь свою живу.
Некой собственною тенью
Проплываю, не пыля.
Замыкают поле зренья
Шляпы низкие края.
