ТЕТРАДЬ ТРЕТЬЯ
ВЫПИСКИ ИЗ ЖЕЛТОЙ
НЕБОЛЬШОЙ КАРТОННОЙ ЧЕРНОВОЙ ТЕТРАДИ,
Мёдон — 6-го сент<ября> 1931 г., воскресенье. Тетрадь начинается чистовиком Дома (“Из-под нахмуренных бровей…”).
Строки, не вошедшие в Бузину:
Край безумный — о, край бузинный!
Край, в безумье своем — безвинный
…Мне сад был — тетрадью
Тетрадь была — садом…
(Бузина окончена 11-го сент<ября> 1931 г. — потом я еще раз за нее взялась.)
Мур — конец сентября 1931 г.
— А продаются такие специальные пилки — для тюрьмы?
— А это что на картинке нарисовано?
Я: — Это Париж — каким он был давно, давно назад.
Мур: — Ка-ак? э-это Па-а-ариж? (недоверчиво смеется) — Я знаю, что это: это — Пшеноры, где я родился.
(Чешская деревня Вшеноры, недалеко от Праги)
— May, a y Вас есть какой-нб. знакомый язычник? …А страшные их боги. Но — красивые. Цветом красивые.
Что-то, очевидно, цитируя: “Невинные наслаждения”. Глупо. Разве наслаждение может быть виновным?
С. приводит пример яблока, к<отор>ое мальчик украл и — вот — наслаждается.
Мур, неубежденно (и прав: ибо яблока — не крадут, особенно — мальчики!) — Да… — Нет, всё равно: наслаждение не виновное и не невинное.
Длинный разговор с Муром — 20-го сентября 1931 г.
Мур: — А я знаю, кто такие разбойники. Разбойники — это люди, к<отор>ые раньше были нищие, а потом стали разбойниками. Не может же разбойник покупать в магазине! — А бывают добрые разбойники?
Взволнованная словом, рассказываю ему про доброго разбойника и кончаю на: — “Ныне же будеши со мной в раю”.
Мур: — Как — в раю? Когда он на кресте.
Я: — На кресте — тело, оно и останется, а душа с Христом подымется в рай.
— Но душа — ведь это не я-а!
— А кто же — ты?
— Я? вот! (обхватывает себя всего сколько руки загребают. Негодующе:) — Душа. Душа. Что мне из того, что моя душа будет гулять в раю. Я сам хочу гулять в раю, п. ч. в раю все животные добрые. — А львы? А тигры? — Чорт с ней с этой душой!
Читаю 24-го, нынче, ему андерсеновскую Русалочку, в три присеста. По окончании: — Что тебе больше всего из всей сказки понравилось?
— Тот город с огоньками.
— Ну, а сама Русалочка, ее любовь, какая она была добрая…
В ответ не да, а гм-гм, сухое. Как будто не хочет — ни признаться, ни признать то, в чем признается. Каждый раз — как только дело идет о добре, любви — в женском образе.
Всю сказку понял отлично.
— “карангул!” — потрясающий крик в ванной, оказывается — на мне паук. Потом, всё еще плача:
— Я же не за себя боялся, я за Вас боялся!
По поводу предстоящей свадьбы конинницыной дочери:
— Женюсь и разойдусь, опять женюсь и опять разойдусь.
Письмо Мура A. A. Тешковой
16-го ноября 1931 г. — сохраняю орфографию.
милая тетя Аня ваш заяц жив потому что Я яво сел. уменя уже миняются зубы 4 новох. Я помню Чехию наш дом лес с двух старон жолтый песок и реку о Я нашол себе жену англи = чанку Я пазнакомелся ?!? очинь просто bonjour Madame [здравствуйте, мадам (фр.)]. Она больше папы (NB! папа — метр 86 или 87) очень белокауря у ниё есть bebe [маленький ребенок (фр.)]. У нас есть кошка трехцветная очень добрая и совсем не ворует. Я много рас бывал на Колониальной выставке. ведал там = скалу с обезянами и семью львов. Ещё алжирцав и негров и ещё индо-китайцов. Там замечательние духи и бусы. Можот-быть мы к Вам приедим в гости на какое = нибудь Рождиство. Я очень (любити <сверху, над “-ти”: ль>) люблю технику и катаца на поезде. Я очень любльу кни = ги. Привет Вам Мур.
ТЕПЕРЬ ГОЛУБО-СИНЯЯ ЗАПИСНАЯ,
о к<отор>ой уже сказано):
— Почему Бог не сделал уродов еще и злыми, а красивых еще и добрыми. Так бы лучше было.
— Почему Вы меня так незнатно назвали — Георгий Сергеевич?
— А что ты думаешь — знатно?
— Чтобы все знали.
— Ну, какое имя например?
— Иван Сергеевич.
— Иван самое простое имя, крестьянское.
— Большое имя, по-моему.
Мёдон, 15-го ноября 1931 г.
Валяясь на диване и закрывая глаза, торжественно:
— Je — dorme.
Je — morte.
Je — squelette!
[“Я — сплю.
Я — мертва.
Я — скелет!” (фр.)]
После рассказа про братьев Кесселей, сломавших в автомобильной катастрофе один — хребет, другой — ногу [Речь идет о Жозефе и Жорже Кесселях, попавших в автокатастрофу 28 августа 1931 г.; у Жозефа был поврежден позвоночник, у Жоржа сломана нога. Из двух братьев — сыновей выходцев из России, переселившихся в конце XIX века в Аргентину, а в 1908 г. переехавших во Францию, — известностью пользовался Жозеф Кессель (1898 — 1979), в то время восходящая звезда французской литературы, в 1927 г. удостоенный Большой премии Французской академии.].
— Так он теперь всю жизнь будет хромать спиной?
(Синтез)
Разговор про чуму. Человек чернеет и т. д.
Мур: — И нельзя смыть?
— Нельзя, п. ч. это кровь — черная. Вот М<аргарита> Н<иколаевна> — врач, спроси у нее.
— Она не таких вещей — врач.
О деревьях: — Думают — раз склонились!
— Жен много, Мур, а мать одна.
— Не одна. Другая жена.
— Так жена другая, я про мать говорю.
— Папы — жена, ведь папа же женится, когда Вы умрете.
— Ну, даже если — какая это мама? Ничего твоего знать не будет, ни твоих Мумсов ни Barnrn…
— Но Вы же ей, когда будете умирать, скажете!
…Только уж я сам буду выбирать жену.
— Конечно. Умные спрашивают у родителей, а глупые сами выбирают.
— Не свою. Папину жену — когда Вы умрете.
— А ты знаешь, что такое — умирать?
— Да, да, сначала полежать, а потом все эти скелеты встанут и пойдут на небо.
— Не скелеты — души, скелеты, это кости, к<отор>ые на небе не нужны.
— Но души — это ведь мы? А в раю яблоки будут? А можно будет гладить тигров? (Утвердительно) Пантеров.
Мёдон, 15-го — 17-го ноября 1931 г.
Мур — 27-го ноября 1931 г.
— Знаете, какие я сочинил стихи?
Хлынет дождь,
Нахлынет ночь.
Лавка закрывается —
Бесы появляются.
Бесы появляются —
Аля: — Мура покрывается.
Мур: — А можно и:
Мура ухмыляется!
Я
Гнать писателей на стройку ж<елезной> д<ороги> [По-видимому, имеется в виду Турксиб (Туркестано-сибирская магистраль) — один из наиболее заметных объектов социалистического строительства в это время. Массовое движение по отправке творческих бригад писателей на стройки первой пятилетки началось в мае 1931 г. по инициативе РАППа; это движение было призвано обеспечить “художественный показ” в литературе героев и достижений пятилетки.], — лучше людей науки! Свидетельство писателя ведь само по себе — о чем бы ни было — не внушает доверия.
— Ишь, расписал!
…Время само спросит, без всяких своих временных представителей.
(Первая запись: Езжай, мой сын, в свою страну!)
— Vous etes desenchante de trouver le poete desenchantant? Que n’etes vous — une page blanche! (de mon cahier) [“Вы разочарованы поэтом, не оправдавшим ваших ожиданий? Как жаль, что Вы не остались белой страницей! (моей тетради)” (фр.)].
Myp, 6-го дек<абря> 1931 г.
Кто-то: — Ты и его знаешь?
Мур: — Я всех знаю, только кабана зеленого не знаю!
— А меня никто не зовет в гости…
— Еще бы! Ты в гостях картины раскрашиваешь.
— Один раз!!! (Пауза) У других картины за стёклами…
— И что же?
— Ну, а у этих — нет: вот я и пользуюсь.
(Расписал у А<ртемо>вых “pot de fleurs” [“горшок с цветами” (фр.)] — натюрморт. “Картина отвратительная, между прочим” — 12-го мая 1938 г., Ванв — больше чем вдвoе, ибо на 7 лет старше.)
Мечта о доме с плоской крышей — с садом — и павильон будет прилеплен.
— В нем я буду жить.
— Да. И себе такой же построю, из него будет дверь в Вашу комнату.
— Вот, Мур, попируем когда ты женишься!
— Да, и индюки будут. А что Вы мне дадите в приданое?
— Не знаю. В приданое в общем дают что-нб. из дому. Выбери.
Долго оглядывает кухню — и:
— Утюг для жены — чтоб гладить мои штаны!
Мёдон, декабрь 1931 г. Идем с ним в Кламар — очевидно, в четверговую школу.
— Какая девочка худая! У-ужас! Стянуть пояс — и ничего не останется. А от меня (самодовольно, но скромно) — если стянуть — все-таки останется!
— Ехать на Северный Полюс и делать там деньги, чтобы полиция не увидела.
(До этого — разг<овор> о фальшивомонетчиках.)
Я — мысленно — P. M. Р<ильке> (†29-го дек<абря> 1926-го г. — запись в дек<абре> 1931 г.)
Da ich zu Haus nie Zeit habe, nie zu Haus bin — weil immer drin, lese ich Deine Briefe immer nur im Untergrund (das herrliche, heim<?> — unheimliche Wort!) und, wie ich mich innerlich vor Allem und allen mit Dir schutze, so list Du — <пропуск одного слова> — Dein Buch mit meinem, ja unter meinem Arm — Flugelarm — Rainer, geschutzt.
