ТЕТРАДЬ ТРЕТЬЯ
…По имени звала мать,
По имени будет звать
Жених: — Оля! Милая!
А не по фамилии…
(Невошедшее. Гаданье кончено в канун русск<ого> Крещения.)
…Как — а вот и не додам! —
Подносимую к губам
Руку — вот и оближись! —
Вдруг оттягивала вниз…
Мур — 27-го января 1931 г.
— Мур, не беги так — еще нос себе расквасишь!
— По крайней мере квас будет, если нос расквасю.
— Иисус Христос не был женат?
— Нет.
— Холостяк, значит?
Письмо Мура — 18-го февраля 1931 г.
Милые Ася и Андрюша! Мне так приятно получать посылки из России, что я даже прыгаю. Больше всего мне понравилось про водолазов [Книга А. Самохвалова “Водолазная база” (1928).] и про обезьян [По-видимому, книга С. Федорченко “Обезьяны” (1928).]. Детки в клетке [Книга С. Я. Маршака.] я читаю, самый лучший тигр. Еще мне нравится “Кто быстрее” [Книга Е. Шварца, вышедшая в 1928 г.], где лошади и олени, к<отор>ые санки везут, и трамваи, и велосипеды, и машины, и пароходы, и поезда, и авионы. Я этих книжек не читаю, п. ч. я еще не особенно хорошо читаю. Читать я люблю так себе, п. ч. я еще не взрослый, когда вырасту я буду любить читать. Картинки очень хорошие. И Люди в снегу [По-видимому, книга Е. Шварца “На морозе” (1927).] тоже очень хорошие. Люблю больше всего рисовать, но и играть люблю, и чинить свое. У меня гвозди, выбиваю их, чтобы не кололось. Учусь у К<арсави>ных, хотя вы их не знаете — с батюшкой и с Лидией Николаевной [Карсавина (урожд. Кузнецова) Л. Н. (1881 — 1961) — жена Л. П. Карсавина; профессиональный педагог (окончила Высшие Бестужевские курсы).]. Учиться так себе люблю. Пятилетку мы перевесили на другую сторону, но вверх ногами, чтобы видны были поезда, заводы, трактора пашущие и верблюды. Читаю сам слова: шахтеры — химия — и еще — нефть. <Пропуск одного слова> я боюсь, но все-таки поеду, когда будет вторая после лета зима. Я не могу послать к сожалению Андрюше ничего, п. ч. маленький. Когда-нб., когда я вырасту, я тоже буду посылать — за прошлое.
От руки: ЦУЛУЮ АСЮ И АНДРЮШУ МУР
(Сплошными столбцами поправки к Потопу.)
Мур, не хотящий спать, сам с собой, с горькой рассудительностью:
— Я не медведь, я не белый медведь, я вообще не медведь, я не этой породы, я не ем из бочки сырое мясо, я не беру мед у пчел, у меня не острые уши, а круглые, я не хожу на четырех ногах… я не сосу лапу… Это только медведи спят всю зиму, я не медведь какой-нибудь, чтобы меня укладывали на спячку, я человеческой породы, а не медвежьей, я не ем сырое мясо из бочки, я не отнимаю мед у пчел…
— и т. д. —
Мёдон, 21-го февраля 1931 г.
Мур, к<оторо>му подарили porte-bonheur [букв.: носитель счастья (фр.)] — пингвина:
— Пингвин-то есть, а счастье не приходит: и в поезде никогда не езжу, и кашель с насморком.
(22-го февраля 1931 г.)
Я. — Уезжает (замуж!) Е. А. И<звольская>. Разговор — какие книги взять. Все: — Библию. Я бы, кажется, нет. — “И поэтов”. Я бы, кажется, — тоже нет. Я бы, кажется, Temps perdu Пруста (все икс томов!) [Семитомный цикл романов М. Пруста “В поисках утраченного времени”.], все 6 (или 8) томов Казановы — лучше восемь! — Русские сказки и былины — и Гомера (немецкого). И Memorial — Лас-Каза [Книга Эммануэля Ласказа (1766 — 1842) “Записки о Св. Елене”.]. Выясняется: ни одного литературного произведения, ряд сопутствующих жизней, чтобы не так тошно было жить — свою. Эккермана, конечно.
1) Эккерман 2) Memorial 3) Гомер (две в одной) 4) Казанова 5) Пруст 6) Сказки и былины. — Седьмая придет.
(Пометка 1938 г. Гомера бы, в крайнем случае — оставила. Сказки и былины — наверное. Вместо них — Kristin Lawranstochter — и Olaf Anderssohn, Зигрид Ундсет (к<отор>ых тогда не знала) [“Кристин, дочь Лавранса” и “Олаф, сын Эудуна” — немецкие переводы двух трилогий З. Ундсет.] — и Confessions [“Исповедь” (фр.)] — Руссо — а седьмое (д. б. восьмое?) — весь Китай, весь мой Китай, всю полку.)
В социальном заказе оскорбителен не заказ, а его социальность. — Смоги! (на заказ) Мое дело — смочь. Но смоги непременно — на социальную. — Не хочу.
М. б. и даже наверное — всякая тема — социальная (даже Поэма конца, ибо не я одна, и т. д.) не говоря уже о других моих вещах, но 1) писала я их — не п. ч. этого хотели другие и даже не п. ч. этого — я хотела, а п. ч. они хотели (вещи!) 2) я не хочу и не должна об этом знать, но — если я даже об этом знаю — дайте мне что — и предоставьте мне — как (не написать, а отнестись), т. е. дайте мне — ничто или нечто? — и предоставьте мне (достоверно) всё.
Ибо ваше дело — чтобы я написала завод, мое дело — чтобы я его написала.
Остается еще весьма вероятный случай: что мне сейчас не хочется писать завод, п. ч. я пишу другое. Тогда — подождите, чтобы мне самой захотелось.
Иначе — плохие вещи, плохие вещи.
Если хотите, чтобы я написала завод (сейчас) держите пари, что я его не смогу написать — как бы ни захотела. Тогда — получите.
Или — лестью берите: одна ты! И докажите почему — одна ты. И — верно докажите.
(1938 г. Кажется — путаю. Соц<иальный> заказ — ведь это не заказ на обществ<енную> тему, а общественный заказ, т. е. заказ общества. А общество, соскучившись быть обществом, может заказать и на личную — и на исключительную тему. Идеал — Руссо: к<отор>ый писал только о себе (Confessions), a — но, впрочем, опять путаю: для меня Руссо — знак равенства — Confessions — для тех — Emile и Contrat Social [“Эмиль” и “Общественный договор” (фр.)]. Но, в чем права, всё им написанное, и Contrat Social, шло изнутри него, изнутри его одиночества, а не снаружи “вопросов”.)
Мур — 23-го февр<аля> 1931 г., 1-ый день поста
— Петрополис — это точно белый верблюд ходит…
— Болит голова и дырка в пузе.
Я: — За мое перо дорого бы дали, если бы оно согласилось обслуживать какую-нб. одну идею (кажется — пока что обслуживало только привидения — 1938 г.), а не правду: всю правду. — Это я о прозе, о стихах же: За такие стихи (работу, двойную чистоту ее) дорого дают (дадут?) только в Царстве Небесном.
Вывод за годы (нынче 25-ое февраля 1931 г.)
<Пропуск названия> [Поэма “Перекоп”] лежит оконченный 15-го мая 1929 г. — лежит: Числа не взяли, В<оля> Р<оссии> не взяла, Совр<еменные> Записки не взяли.
Французский Мoлодец (работа 6-ти месяцев) с иллюстрациями Гончаровой [С художницей Натальей Сергеевной Гончаровой (1881 — 1962) Цветаева познакомилась осенью 1928 г. Ей посвящен обширный очерк Цветаевой “Наталья Гончарова: жизнь и творчество” (1929). В 1929 — 1930 гг. Гончарова сделала ряд иллюстраций к предполагавшемуся изданию французского “Мoлодца”.] — знают Vildrac [Шарль Вильдрак (1882 — 1971) — французский поэт, драматург, теоретик стиха.], Muselli [Винсент Мюзелли (1879 — 1956) — французский поэт.], Parrain [Брис Парэн (1897 — 1971) — французский писатель и философ, секретарь издательства “Галлимар” и член редколлегии журнала “Nouvelle revue francaise”; был женат на Н. Г. Челпановой, бывшей соученице Цветаевой по гимназии.] — лежит.
Лежит год работы и будут лежать годы работы.
“Новая Газета” — выйдет 1-го марта — не приняла статьи “Новая детская книга” [Точнее: “О новой русской детской книге”.] под предлогом, что и там плохих детских книг много (NB! а у нас совсем нет хороших: даже Гэк-Финна, даже Макс-и-Моритца [Речь идет о книгах М. Твена “Приключения Гекльберри Финна” и В. Буша “Макс и Мориц”.] не переиздали!).
(NB! Статья потом была напечатана в В<оле> Р<оссии> — в спорном порядке.)
(И кажется — правда, совсем — правда: мое перо обслуживало только мои видения.)
…Здесь я — ненужна, там я невозможна.
Вокруг пустота, мой вечный, с младенчества, круг пустоты. Нет друзей, в будущем — нищета (дающие когда-нб. да устанут — перестанут), но это — в быту, душевно — хуже, просто — ничего.
Уезжает Е. А. И<звольская>, та к<отор>ая могла бы стать другом (времени не было!) — замуж — навсегда.
У всех своя жизнь, всем — некогда (“в субботний вечер выпиваем и рассказывать Вам не можем”) свободное время — на любовь, меня не любят, любят — даже не: красивых — нарядных. Платья у меня есть, и румяна есть. Охоты нет. Нет, очевидно, охоты к любви, или к тому, что так называется.
Люблю вещи за их красоту, не для своей, не за свою в них. Безотносительно. Серебро — бессеребряно. М. б. даже — в ущерб себе (“Вам коричневый не идет”, да, но — я к нему иду: ногами, — руками тянусь).
В короткий срок моей красоты (золотые волосы, загар, румянец) от меня все-таки — опомнившись, всмотревшись, испугавшись — уходили. Чего же ждать теперь с моим — цветом пепла — в достоверной печной золе — лицом, волосами, всем. Серого (снаружи!) никто не любит.
Ну, а я люблю — (кого-нибудь)? Нет. Я бы и Рамона Наварро [Рамон Новарро (1899 — 1968) — американский киноактер мексиканского происхождения, пользовавшийся большой популярностью в эпоху немого кино.] (в морском!) не любила, если бы встретила — даже в Тулоне. Так — улыбнулась бы — как на цветок. Цветов никогда не разрешила себе любить (за явность красоты — и еще за то, что — все любят), любила — деревья, без явности соблазна.
Семья? Даровитый, самовольный, нравом и ухватками близкий, нутром, боюсь (а м. б. — лучше?) новый — трудный — Мур.
Вялая, спящая, а если не спящая — так хохочущая, идиллическая, пассивная Аля — без больших линий и без единого угла.
С. рвущийся.
Вырастет Мур (Аля уже выросла) — и эта моя нужность отпадет. Через 10 лет я буду совершенно одна, на пороге старости. С прособаченной — с начала до конца — жизнью.
(1931 г. — 1938 г. — Прошло — семь.)
…Поклонники лирических слюней…
(Потребители)
Сон
(среди бела дня, проснулась ровно в 5 ч.)
Мы в гостях у художников [Речь идет о чете художников — Георгии Калистратовиче Артемове (1892 — 1965) и Лидии Андреевне Никаноровой-Артемовой (1895? — 1938).]. Она и какие-то подруги. Оказывается — всё перепутали: приглашены на 71/2 веч<ера>, а сейчас четырех нет. Разговор о неверности будильника. Глядим в окно: двор, а во дворе: две — нет, четыре — нет, восемь — нет, шестнадцать — словом множащиеся на глазах собаки: щенки, часть черных с желтым, часть волки. И двое — нет, четверо — нет, восьмеро — и т. д. — родителей.
Выходим. Оказывается — всё это глубоко под водой: пруд. И вдруг Аля, совершенно одетая, спускается. Еле голова торчит. Я: — Аля! Ты с ума сошла! И тут же вижу — Мур — который весь с головой, естественно. Краем водоема подходит Ар<темо>в, спускается и вытаскивает Мура. Я, сильно ругаясь, особенно Алю — за пример, прохожу по широкой внешней лестнице с обоими в дом. Аля уже переоделась, посылаю ее — мгновенно домой — за вещами Мура, выхожу с ней в переднюю, и, когда возвращаюсь, Мур уже переодет окончательно. — “Но — как он влез в эти башмаки??!” А<ртемо>ва, улыбаясь: — “О, он их расширил!” (как в жизни — нараспев голоса и улыбки) Детские, даже не детские, кукольные, с маленькой куколки туфельки. Белое кружевное платьице, чепчик. Удивляюсь. Лицо — фарфоровое, голубые фарфоровые движущиеся глаза. — Мур, это ты? — Улыбка. Я — какой-то прислуге, француженке: — Mais ce’est pas lui, ca ne peut pas etre lui, ca ne peut pas etre un enfant de cinq ans! [“Но это не он, это — не может быть им, это — не может быть ребенком пяти лет!” (фр.)] — Соглашается. (Мысль: значит — обманули! Утонул, и А<ртемо>ва подменила.) Выхожу на широкую лестницу, со всё той же куклой на левой руке и — видение: Мур, без верхних штанов, победоносный, с французскими мальчишками — множество взрослых — откуда-то возвращается. — Ты где был? — Я на трамвае ездил, сам билет взял, потом меня вернули…
Мальчишки восторженно подтверждают.
Набросок неотосланного письма И. С. (не Игорь Стравинский!) [Обращено к Игорю Северянину (наст. имя: Игорь Васильевич Лотарев, 1887 — 1942). Северянин выступал в Париже с чтением своих стихов дважды: 12 и 27 февраля 1931 г. Цветаева была на втором чтении.]
…Начну с того, что это сказано Вам в письме только потому, что не может быть сказано всем — в статье. А не может — потому что в эмиграции поэзия на задворках — раз, все места разобраны — два: там-то о стихах пишет А<дамови>ч и никто более, там-то — другой -ович и никто более — и так далее. Только двоим не оказалось места: правде и поэту.
От лица правды и поэзии приветствую Вас, дорогой.
От всего сердца (своего) и от всего сердца вчерашнего зала: от всего сердца всего вчерашнего зала — благодарю Вас, дорогой.
Вы вышли. Подымаете лицо — молодое. Опускаете — печать лет. Но — поэту не суждено опущенного! — разве что никем не видимый наклон к тетради! — всё: и негодование, и восторг, и слушание дали — далей — вздымает, заносит голову. В моей памяти — и памяти вчерашнего зала — Вы останетесь молодым.
(Ваш зал… Зал — с Вами вместе двадцатилетних… Себя пришли смотреть: свою молодость: себя — тогда, свою последнюю, как раз еще успели! — молодость: любовь… В этом зале были — те, к<отор>ых я ни до ни после никогда ни в одном литературном зале не видела:
Все пришли. Привидения пришли, притащились… Поглядеть на себя. Послушать — себя.
Вы — Вы были только та, Саулу показывавшая — Самуила…)
…Слушая Ваши стихи я думала: лучше — старой с тобой, чем молодой — с другими. Так, думаю, думали все, молодыя и старыя, молодые и старые. (Те двое м. б. думали — в первый раз!)
Это был итог. Двадцатилетия. (Какого!) Ни у кого м. б. так не билось сердце, как у меня, ибо другие — все! — слушали свою молодость, свои двадцать лет — тогда! двадцать лет — назад, я же — кроме — я ставила ставку на силу поэта. Кто перетянет — он или время. И перетянул — он: Вы.
Среди стольких призраков, сплошных привидений — Вы один были — жизнь: двадцать лет спустя.
Ваш словарь. Справа и слева шепот: не он!
Ваше чтение: Справа и слева шепот: не поет!
Вы выросли, Вы стали простым и большим, поэтом больших линий и больших вещей, Вы открыли то, что Вам отродясь было открыто: — ПРИРОДУ, Вы раз-нарядили ее…
И вот, конец первого отделения, в котором лучшие строки:
— И сосны, мачты будущего флота…
[Неточная цитата из ст-ния “Вода примиряющая” (1926).]
ведь это и о нас с вами, о поэтах — эти строки. Я задохнулась от величия.
Сонеты [Речь идет о большом цикле сонетов о поэтах, писателях и композиторах, выборку из которого Северянин читал на вечере. Ст-ния этого цикла составили впоследствии сб. Северянина “Медальоны”.]. Я не критик и нынче — меньше, чем всегда. Прекрасен Лермонтов — из-под крыла, прекрасен Брюсов — “всю жизнь мечтавший о себе, чугунном” — прекрасен Есенин — “благоговейный хулиган” — может, забываю — прекрасна Ваша любовь: поэта — к поэту (ибо множественного числа — нет, всегда — единственное). Поэтом в Вас Вы мне напомнили Бальмонта (и любили мы вас обоих — одной любовью).
И — то, те! И, к моему счастью — лучшие из тех, не любимцы публики: Соната Шопена, Нэлли, Каретка куртизанки [Ст-ния из сб. “Громокипящий кубок”.] — и другие — но любимые Ваши: чудесная плотина (NB! перечень) Ваша лучшая, Ваша вечная молодость.
И — последнее. Заброс головы, полузакрытые глаза, дуга усмешки, и — напев — тот самый — тот ради которого — и тот без которого — тот напев — нам — как кость — или как цветок… — Хотели? нате!
— в уже встающий — уже стоящий — разом вставший — зал.
