ЗАПИСНАЯ КНИЖКА
7
1919-1920
<Нижняя половина страницы не заполнена.>
___
Non une femme,— une ame! {Не женщина — душа! (фр.)}
(Я — о себе.)
___
А сегодня например я целый день ела, а могла бы целый день писать. Я совсем не хочу умереть с голоду в 19?ом году, но еще меньше хочу сделаться свиньей.
___
Когда я с людьми, которые не знают, что я — я, я всем своим существом извиняюсь за то, что существую.— Как-нибудь искупить!
— Вот объяснение моего вечного смеха с людьми.
___
30
Я не могу — не терплю — запрещаю, чтобы обо мне дурно думали.
___
Никто не знает, какая пустыня моя жизнь.
___
Революция и Андерсен.— Бессмысленно.
И — вывод: если Андерсена создал Бог, Революцию — ничего другого не остается — создал Чорт.
___
По однородности умиления, к<отор>ое я чувствую, читая Андерсена и Карамзина, утверждаю, чго они братья по духу.
___
Люди нс знают, что — когда я с ними, я веселюсь — потому что я с ними.
___
Глубокая серьезность моего существа — трагичность — никто об этом не знает. Для людей я навсегда — странное enfant terrible — ein Kleid, das mich gut kleidet, {Здесь: сорви-голова (фр.) — платье, которое мне идет (нем.)} но не сущность.
Так я людям удобоваримей.
___
— Мне в голову не приходит смеяться, когда я одна.
___
Целый день — ни души, ни звука человеческой речи. Ледяная пустыня комнат. Мой крошечный, еле живой — очаг. Пила, топор, топор, пила. Потом треск огня, потом треск выпадающих углей. Потом шум метлы по полу. Потом запевание чайника в печке. Потом стук моих поклонов о подушку…— «Когда детей не будет, Вам будет свободней!» — О, я наперед знала! — Спасибо.—
___
Мой смех — или извинение за то, что я существую — или возбуждение,— Другие в обоих случаях — плачут.
___
31
в «Скажите маме, чтобы она сделала так, чтобы меня не расстреляли!»
(Последний вопль сына В. 3<айце>вой, 22х лет.)
___
За 15 т<ысяч> на К<алитниковском> к<;ладбище> могильщик согласен вырыть труп и похоронить отдельно.— Кое-где виднеются кресты.
___
И вопль этой же самой В. З<айце>вой — месяц назад — при встрече со мной на улице: «Маринушка! Вы знаете: мой Лёшка арестован! Но я верю в его счастье: у него ведь две макушки!»
— Смех — и совершенно безумные глаза.
___
Москва 19-го года ничему не удивляется: мне самое время жить.
___
Победить старость — как сейчас — молодость — мне поможет — Ирония.
___
У меня появились некоторые совсем старческие жесты. Сижу одна на кровати — пилила, устала — руки некрасиво и бессильно лежат на коленях —
Не жалко и не страшно.— Пусть! (Тем более, что мне 27 лет, а с виду и 20?ти нет!)
___
Enfant terrible.— Enfant — исчезает, terrible остается.
Просто: enfant terrible сделается <над строкой: в один прекрасный день проснется> — terrible vieille. {Ужасный ребенок.— Ребенок — [исчезает], ужасный [остается]. ужасный ребенок [сделается] — ужасной старухой (фр.)}
___
32
— Старость! —Этого хватит на всю мою молодость!
___
Конец Казановы — старуха в Метели — теперь Бабушка — и как на грех: ни одной бабушки, ни одного дедушки,— только двое маленьких детей!
___
Возвращаюсь с Пречистенки с обедом. Хочется есть, спешу. Под ноги — старуха — старушонка — премерзкая: «Подайте нахлеб!» — Молча и возмущенно (у меня просить!) пробегаю мимо.
— «Куда так спешите-то?»
Я, резко: — «Домой!»
— Молода еще домой! Скажите; где живу, туда и иду.— А то «до-мой».— Домой-то попадешь — небось — не воротишься!»
— Если бы я была суеверна…
Но я не так глупа, чтобы быть суеверной — одна — в пустом доме, где еще вдобавок ни одна лампочка не горит.
___
«Паж Жеан и Ванька-ключник». Не читала этой пьесы, но, по названию судя, это обо мне сказано.
___
От Версали XVIII в. до хлыстовщины Калуж<ской> губ<ернии>.— Хорош диапазон? — Можно сказать: живу во весь голос.
___
Собачью площадку превратили в красноармейский манеж. А раньше там в окошко смотрел Пушкин и 2хлетняя Аля гуляла!
___
Видела недавно во сне звездный вихрь. Мы с Бальмонтом и С<ережей> пошли в цирк. Но ложа была так высока, что ничего не было видно — и каждую секунду могла обвалиться. Мы вышли. Мы с С<ере-жей> пошли вперед, я немножко пригнула голову к его плечу, думая: — «Пускай Бальмонт увидит, как мне, наконец, хорошо!» Шли по чудной летней южной аллее.
Потом — помню: ночь, всё небо в радужных звездных крутящихся столбах. И Сатурн с своим кольцом — как на картинках. Я кричу: — «Глядите! Глядите! Как страшно! Господа! Глядите же!» — Но никто не ви-
33
дит. А я точно в бездну лечу.— А сегодня (20-го ноября по старому) я видела во сне такую фразу С<ережи> — проснулась с ней:
— «Я вернусь в Москву только тогда, когда в ней будет царь, значит — никогда не вернусь».
___
NB! Странно! Только что я написала о суеверии и пустом доме, где ни лампочки нет, как свет потух.— В моей комнате осталось два света: луны в верхнее окно и тлеющих углей в печке. Переползла к огню, стала дуть в угли, думала: «Что я буду делать весь вечер, раз даже записывать нельзя?» — Но тут свет загорелся и я, счастливая, пошла к письменному столу.
___
Хочу не хочу, а если Аля выйдет замуж, я для ее мужа буду «тещей». Вот — Судьба!
___
Я только окунаюсь в день. Высуну голову: уж ночь.
___
Если бы Бог знал, как я радуюсь его солнцу. Он бы каждый день посылал светить его над Борисоглебским переулком.
___
Я от природы не терплю запасов. Или съем или отдам.
___
Гете видал Марию-Антуанетту 16?ти л<ет>, проездом во Францию, в Страсбурге.— «Diese schone Junge Dame»… {«Эта прекрасная молодая дама…» (нем.)}Она ехала в стеклянной карете и смеялась.
Гёте мне кажется — вчера, Мария-Антуанетта — тысячу лет назад!
___
Вообще: Германия XVIII в. мне кажется совсем близкой, точно я в ней живу, Франция XVIII в.— точно я в ней жила — давно жила — нет, не жила — во сне видала!
___
Гёте. В полной простоте сердца, непосредственно от его «Wahrheit und Dichtung» {«Правда и Поэзия» (нем.)} и книжечки Эккермана: — где его пресловутый холод, божественность, равнодушие к миру.
34
От первых лет жизни до ее последнего дня: любовь ко всем и всему (кажется, немножечко больше ко всему, чем ко всем!), ненасытность этой любви, простота, ясность, страстность: человек до конца,— настоящий мальчик (следов<ательно> — гениальный!), настоящий юноша, настоящий Mann im Mannesalter {мужчина зрелых лет (нем.).} (поездка в Италию), настоящий — как закат солнца — старик.
С Гёте перемудрили. Чтобы говорить о Гёте нужно быть Гёте — или Беттиной (мной.)
___
О «Wahrheit und Dichtung»! — И останавливаюсь, ибо в этом возгласе столько же восторга, сколько неудовлетворенности. Гёте захотел одновременно написать историю своей жизни и своего развития, и это у него не слилось. Целые места точно вставленные: «hier gedenke ich mit Ehrfurcht noch eines gewissen X – Y – Z» {здесь должен с благодарностью упомянуть о X – Y – Z (нем.).} —и так десятки страниц подряд. Если бы он вплел этих «treffliche Gelehrte. {«прекрасных ученых» (нем.).} в свою жизнь, заставлял бы их входить в комнату, двигаться, говорить, не получалось бы местами такой схематичности: вот человек вздумал отблагодарить всех кто способствовал его развитию — и перечисляет.— Не скучно — всё значительно, но сам Goethe как-то уходит, уже не видишь его черных глаз… Но зато — о. Господи! — прогулки — мальчиком — по Франкфурту — дружба с маленьким французом — история с художником и мышью — театр — отношения с отцом — Gretchen («Nicht kussen, s’ist was so gemeines,— aber lieben, wenns moglich ist!» {Гретхен («Не целуйте меня, это так пошло,— но любите, если вам любится!» (нем.)}) — их ночные встречи в погребке — Goethe в Лейпциге — уроки танцев — Sesenheim — Фредерика — луна…
О, когда я читала эту сцену с переодеванием, у меня сердце задрожало оттого, что это — Фредерика, а не я! (Хотя Фредерика — дура, а я нет.)
Уют этого старого полукрестьянского дома — пастор — игры в фанты — чтение вслух…
Я сегодня из-за всего этого никак не могла решиться встать с постели: так не хотелось жить!
___
35
У меня была сегодня моя маленькая Италия; наша сосенка в Борисоглебском пер<еулке> на фоне большого розового дома, к<отор>ый я по близорукости при<ним>ала за зарю.
___
Начала ходить в огромных Сережиных высоких сапогах. Ношу их сдвойной нежностью: Сережины — и греют.
___
Сколько предрассудков уже отпало! — Евреи, высокие каблуки, чищеные ногти — чистые руки! — мытье головы через день… Остаются только: буква ять и корсет.
___
А можно — чтобы не было страшно — вообразить себе так: хлеб стоит не 200 р., а — как и прежде — 2 коп., но у меня этих двух копеек нет — и никогда не будет.
И царь по прежнему в Царском Селе — только я никогда не поеду в Царские Село, а Он — в Москву.
___
Господи! — Сколько сейчас в России Ноздревых (променять! шарманку красного дерева и собак!) — Коробочек (почем сейчас в городе мертвые души? — Между прочим — я!) — Маниловых (Храм Дружбы — Дом Счастливой Матери и т. д.) — Чичиковых!
И так же редко — как его? Этот с армянской фамилией из 2?ой части, такой ирреальный, что я даже его имени не запомнила!
___
Я живу, как другие танцуют: до упоения — до головокружения — до тошноты!
___
Я знаю кто я: Танцовщица Души.
___
Все великие люди потеряли во мне прекрасного биографа — и Современника!
___
Гораздо интереснее быть современником великого человека, чем великим человеком: не отвечаешь за глупости.
___
36
Я пишу только свои настольные книги.
___
Вчера в Художеств<енном> Театре Союз Писателей устроил вечер стихов. Меня не позвали. Мне всё равно, ибо я кроме боязни опоздать, смущения, и звона собственного смеха в ушах ничего из такого вечера не выношу.
Но всё-таки характерно.
___
Я люблю читать стихи или за любовь или за деньги.
___
Аля на меня влияет столько же, сколько я на нее. «Танцовщица Души» — Это совершенно из Али!
___
Аля. Такого существа не было — и не будет. Были трехлетние гении в Музыке — в Живописи — в Поэзии — и т. д. и т. д.— но не было 3хлетнего гения — в Душе!
___
Дети — м<ожет> б<ыть> я когда-нибудь уж это записала — должны расти в церковном саду. Тут же розы, тут же игры, тут же — на 5 минут с разбега — Тишина. Глубина,— Вечность.
___
О, как я бы воспитала Алю в XVIII в.!— Какие туфли с пряжками! — Какая фамильная Библия с застежками! — Какой танцмейстер!
___
2-го января <сверху: ноября > 1919 г. ст. ст.
Есть рядом с нашей подлой жизнью —другая жизнь: возвышенная,— неизменная — торжественная: жизнь Церкви. Те же слова, те же движения, всё — как столетия назад!
Мы слишком мало об этом помним.
___
Когда мне больше не во что играть, я играю в добродетель.
___
«Уже не смеется».
(Надпись на моем кресте.)
___
37
Я восприняла 19?ый год несколько преувеличенно: так как его воспримут люди через сто лет: ни крупинки муки, ни кусочка мыла, сама чишу трубы, на ногах сапоги в два раза больше ноги,— так какой-нибудь романист, с воображением в ущерб вкусу, будет описывать 19?ый год.
___
Моя комната.— Ведь я когда-нибудь из нее уеду. (?) — Или я уже никогда — ни — ког — да — ничего не увижу другого, раскрыв глаза, чем: высокое окно в потолке — окаренок на полу — по всем стульям тряпки —топор — утюг (утюгом колочу по топору) — гольдмановская пила…
___
Люди, когда приходят, только меня растравляют:
— «Так нельзя жить.— Это ужасно — Вам нужно всё продать и переехать».
— Продать! — Легко сказать! — Все мои вещи, когда я их покупала, мне слишком нравились,— поэтому их никто не покупает.
___
