ЗАПИСНАЯ КНИЖКА
8
1920-1921
Любование моей наружностью меня удивляет почти так же, как любовь к моим стихам и совершенно так же, как не-любование — моей сущностью.
(Наконец-то!)
___
Шли на войну — три юные солдата,
Шли на войну — три юные солдата,
186
У одного в зубах — алела роза,
У одного в зубах — алела роза…
Дочь Короля сидела у окошка.
Дочь Короля — сидела у окошка…
<Слово не вписано> цветок, мой юный барабанщик,
<Слово не вписано> цветок, мой юный барабанщик!
— Но пусть Король свою отдаст мне дочку,
— «Ты слишком дерзок, юный барабанщик!»
— «Зато я сын — Англии веселой,
— Три корабля мои — в моем владеньи!
— Два корабля алмазами наполню…
— На третьем сам я с милою поеду
— Ну так и быть бери мою ты дочку!
— Благодарю, Король, за Вашу милость!
— Но в Англии есть девушки прекрасней!
Но в Англии есть девушки прекрасней!
— Они меня полюбят без алмазов!
Они меня полюбят без алмазов!
(Песенка, записанная со слов Мирры Б<альмон>т.)
___
29 русск<ого> мая 1920 г.
Сейчас приход Елены.— «Достали паспорта! В течение этой недели уедем!»
Расспрашиваю.— Ревель — морской переезд — Штеттин.
— Так.—
Ая знаю другое: что я никогда — никуда— не уеду— никогда — никого — не встречу, что зимой 20 года — в Москве — умру.
___
Я живу — безумно. Никто этого не понимает, ибо я сама это понимаю только секундами — ударами по голове — ночью, когда во сне плачу, утром, когда еще не проснулась, перед сном, когда еще не совсем сплю.
187
Ясно — ослепительно — всем непогрешимым чуянием своим! — вижу:
Не хочу писать — не хочу называть — только знаю, всё знаю.
___
О, жестокость — божественное равнодушие! — отъезжающих! — Уже — там.
Мне с отъезжающим чуждо — неловко — далёко! — как с умирающим. (Не нужна.)
___
Паек.— За пайком.— Паек достать… Кошмар, длящийся столько дней! — Ужас утр моих! — Мешки для муки, для пшена, для соли, для сахару… Бетон для масла не забыть…— Писать нельзя.— Разбита.
Если с пайком так, с пайком, наводящимся на Петровке — Молочный магазин № 48 как мне от себя ждать, что я когда-нибудь буду сидеть в вагоне, везущем меня в Таганрог — в Ревель — etc.
Единственное, куда я уеду, это на тот свет.— Я это знаю.—
___
Письмо к Вячеславу Иванову
(30-го мая ст. ст 1920 г.)
Дорогой Вячеслав Иванович!
Сейчас уже очень поздно,— нет, уже очень рано! — первые птицы поют.
Мне только что снился сон про Вас: Вы уезжали, Вы наконец получили свободу и уезжали, и обещали мне зайти проститься: — «Только я приду к Вам очень поздно,— нет, очень рано, я всю ночь буду укладываться. Только сами уж; стерегите меня на дороге, не пропустите!»
И вот, я решила пивсе не идти домой, ночь тянется, гаснут огни (мы не в Москве, а на каком-то рыбачьем островочке, везде море и сети.— Я поставила перед собой Алю, но Аля засыпает, отношу ее на руках домой, лезу на какие -то скалы. Дом на огромном высоком камне, вокруг пропасть. (А вдруг Аля проснется и спросонья упадет в пропасть, а вдруг во сне выйдет из дому?)
Но всё-таки оставляю ее, иду на прежнее место, становлюсь, жду Вас.— И постепенный тихий ужас: а вдруг Вы уже прошли, пока я относила Алю? — «Стерегите меня»,— а я ушла, не устерегла, и Вы уедете, я Вас никогда не увижу.
Каменею.— Жду.— (Такой простой сон, слезы текут, слизываю.)
И вот — уже сереет, ветер, кусты движутся — и вот из-за скал и камней — Вы. Издалека различаю Вас: черная фигура, волосы на ветру. Не
188
окликаю. Идете медленно, подходите, почти рядом.— «В<ячеслав> И<ванович>!» — Но Вы не останавливаетесь, не слышите, глаза закрыты, дальше идете, раздвигая спящими руками ветки.
Потом — провал в сне — помню себя влезающей на отвесную скалу, не за что ухватиться, Вы наверху, Вы сейчас уйдете, не прошу, чтобы помогли, сами протягиваете руку — улыбку Вашу вижу! — руки не беру, Вы не можете меня втащить, это я Вас стащу. И отпуская руками стену — чтобы руки не взять! — рухаю в пустоту.
И это рухаю еще длится! — Проснулась и не прошло!
Потому что Вы уезжаете! — Я вчера видела Б<альмон>тов, виза получена, уезжают.
И сон — от этого. Только сон верней, п<отому> ч<то> слезы-то текли — из-за Вас! — сторожила-то я — Вас! — Алю-то бросила в страшном доме —из-за Вас!
— Дружочек! — Это такое горе! — А сегодня надо идти за пайком и радоваться, что получила!
И это растравление: что Вы еще здесь, что еще несколько дней будете здесь, что Вас будут видеть столько людей,— все, кроме меня!
Беру Вашу руку — одну и другую — прижимаю к груди — целую.
И вопрос — и просьба — и — заранее! — покорность.
МЦ.
___
Да, нечего скрывать: из рук вон плох
Мой день — вечерний\полночный с самого начала.
Но остается перед Господом мой вздох:
Биений сердца своего — я не считала!
___
…Мой день.— Я голубя с змеей не сочетала!
___
Проще,— d’un jet! {сразу (фр.)}— первое, второе — умней (хуже.)
189
Сказка Андерсена «Мать».— Отдай мне свои сапожки,— я скажу.— Отдай мне свои сережки,— я скажу.— Отдай мне свои запястья…— глаза — зубы — волосы —
Обо мне — сказка.
Только ——
Только никто, когда отдаю, не говорит, ибо ни у кого, когда отдаю, не спрашиваю.
Вся сказка бессмысленна.
Вся я — бессмысленна.
Выходит: просто какая-то дура швыряла в реку — башмаки, в огонь — волосы, в передник нищенки <над строкой: шляпу нищего> — глаза (к<отор>ые тому\той не нужны) — и т. д.
— О! —
___
Москва, 31-го мая ст. ст. 1920 г.
Мне так — так много нужно сказать Вам, что надо бы сразу — сто рук!
Пишу Вам еще как не-чужому, изо всех сил пытаюсь вырвать Вас у небытия (в себе), я не хочу кончать, не могу кончать, не могу расставаться!
У нас с Вами сейчас дурная полоса, это пройдет, это должно пройти, ибо если бы Вы были действ<ительно> таким, каким Вы сейчас хотите, чтобы я Вас видела (и каким Вас — увы! — начинаю видеть!), я бы никогда к Вам не подошла.
Поймите! — Я еще пытаюсь говорить с Вами по человечески — по своему! — добром, я совсем Вам другое письмо писать хотела, я вернулась домой, захлебываясь от негодования — оскорбления — обиды, но с Вами нельзя так, не нужно так, я не хочу забывать Вас другого, к к<отор>ому у меня шла душа!
НН! Вы неправильно со мной поступили.
Нравится — разонравилась, нужна (по Вашему: приятна) — неприятна, это я понимаю, это в порядке вещей.
И если бы здесь так было — о Господи, мне ли бы это нужно было говорить два раза,— один хотя бы?!
Но ведь отношение здесь шло не на «нравится» и «не нравится» — мало ли кто мне нравился — и больше Вас! — а книжек я своих никому не давала, в Вас я увидела человека, а с этим своим человеческим я последние годы совсем не знала куда деваться!
190
Помните начало встречи: Опавшие листья? — С этого началось, на этом — из самых недр,— до самых недр — человеческом — шло.
А как кончилось? — Не знаю — не понимаю — всё время спрашиваю себя: что я сделала? М<ожет> б<ыть> Вы переоценили важность для меня — Ваших рук, Вашего реального присутствия в комнате, (осади назад!) — эх, дружочек, не я ли всю жизнь свою напролет любила — взамен и страстнее существующих! — бывших — небывших — Сущих!
Пишу Вам и полной чистоте своего сердца. Я правдива, это мой единственный смысл. А если это похоже на унижение — Боже мой! — я на целые семь небес выше унижения, я совсем не понимаю, что это такое.
Мне так важен человек — душа — тайна этой души, что я ногами себя дам топтать, чтобы только понять — справиться!
Чувство воспитанности,— да, я ему следую,— здравый смысл, да, когда партия проиграна (раньше, чем партия проиграна), но я здесь честна и чиста, хочу и буду сражаться до конца, ибо ставка — моя собственная душа!
— И божественная трезвость, к<отор>ая больше, чем здравый смысл,— она-то и учит меня сейчас: не верь тому, что видишь, ибо день сейчас заслоняет Вечность, не слышь того, что слышишь, ибо слово сейчас заслоняет сущность.
Первое зрение во мне острее второго. Я увидела Вас прекрасным.
Поэтому, минуя «унижение» — и — оскорбления — все забывая, стараясь забыть, хочу только сказать Вам несколько слов об этой злополучной книжечке.
Стихи, написанные человеку. Под сеткой стихотворной формы — живая душа: мой смех, мой крик, мой вздох, то, что во сне снилось, то что сказать хотелось — и не сказалось,— неужели Вы не понимаете?! — Живой человек — я.—
Как же мне всё это: улыбку, крик, вздох, протянутые руки — живое!!! -отдавать Вам, к<оторо>му это нужно только как стихи?!
— «Я к этой потере отношусь не лирически», а стихи-то все, дар-то весь: Вы — я — Вам — мое — Вас… Как же после этого, зачем же после этого мне Вам их давать? — Если только как рифм<ованные> строки — есть люди, к<отор>ым они более нужны, чем Вам, ибо не я же! — не моей породы поэты — Ваши любимые!
То же самое что: тебе отрубают палец, а другой стоит и смотрит,— зачем? Вы слишком уверены, что стихи — только стихи. Это не так, у меня не так, я, когда пишу, умереть готова! И долго спустя, перечитывая, сердце рвется.
191
Я пишу п<отому> ч<то> не могу дать этого (души своей!) — иначе.— Вот.—
А давать их — только п<отому> ч<то> обещала — что ж! — мертвая буква закона. Если бы Вы сказали: «Мне они дороги, п<отому> ч<то> мне»…,— «дороги, п<отому> ч<то> Ваши», «дороги п<отому> ч<то> было»…, «дороги, п<отому> ч<то> прошло»,— или просто: дороги — о, Господи! — как сразу! как обеими руками! —
— А так давать,— лучше бы они никогда написаны не были!
— Странный Вы человек! — Просить меня переписать Вам стихи Д<жалало>вой — привет моей беспутной души ее беспутной шкуре
Зачем они Вам? — Форма? — Самая обыкновенная: ямб, кажется. Значит, сущность: я.— А то, что Вам написано, Вами вызвано, Вам отдано,— теряя это (даже не зная — что, ибо не читали) Вы не огорчены лирически, а просите у меня книжечку, чтобы дать мне возможность поступить хорошо.— Не нужно меня учить широким жестам, они все у меня в руке.
— Как мне бы хотелось, чтобы Вы меня поняли в этой истории со стихами — с Вами самим!
Как я хотела бы, чтобы Вы в какой-нибудь простой и ясный час Вашей жизни просто и ясно сказали мне, объяснили мне; в чем дело, почему отошли.— Так, чтобы я поняла! — поверила!
Я, доверчивая, достойна правды.
Устала.— Правда как волна бьюсь об скалу (не не-любви, а непонимания!)
— И с грустью вижу, насколько я, легковесная, оказалась здесь тяжелее Вас.
МЦ.
— И на фронт уходите и не сказали.—
___
Так, выбившись из страстной колеи,
— Настанет день — скажу: «Не до любви!»
Но где же на календаре веков
Тот день, когда скажу: «Не до стихов!»
___
(Можно было бы — обратно!)
___
Целый день писала: сначала письмо к НН (передала через Алю) — потом «Ученика» — написала чудесную песенку, сама наслаждаюсь (как чужой) — с таким припевом:
192
Я, выношенная во чреве
Не материнском, а морском!
Пусть это у меня в 1ой картине — на сон грядущий — поет ученик, так он уже совсем я.
Встреча с НН. в саду Мой лепет про покойника (выдумала вчера, всю ночь хохотала одна — вслух — до утра — не могла спать!)
— «НН, у меня есть к Вам маленькая просьба: у одной моей знакомой дамы умер муж,— и вот — ее выселяют с квартиры, не могли ли бы Вы взять его к себе — пока — потом, когда она найдет квартиру, она опять его возьмет…»
(Говорила, сдавливая, проваливая смехв горло, потому — робко — неуверенно — естественно, точно стесняясь.)
— «Т. е. кого — его?» (Пауза) — «Покойника?»
— «Да.»
— «Во первых а здесь сам живу без прописки, во вторых — куда же я его помещу?»
— «Я думала,— в проходной комнате.»
— «Т. е. там, где я развешиваю хлеб?»
— «Да.— Не надолго, на неделю, она наверное скоро найдет квартиру.»
— «Но он в неделю отравит мне весь воздух. Нет, не могу, отказываюсь.»
— «Я так и думала», (и, не унывая:) — «тогда у меня другая просьба: не могли ли бы Вы его нарисовать, так, по памяти?»
— «?» —
— «П<отому> ч<то> карточки нет, а сам он сейчас ужасно непохож.— Так… скомбинировать…» затем, побезумившись, изложила, в чем дело.
— «Я Вам отвечу через 3 дня, п<отому> ч<то> меня посылают на Зап-Фронт…»
Слушаю, не сморгнув. Сердце рухает.
Говорила ему что-то о Будде, что читала вчера его жизнь, он что-то начал советовать, я: — «Впрочем, особенно я им заниматься не буду!»
Он: — «Конечно! Что Вам — Будда?!»
(Наглость.)
…«Вы мне отравили много прекрасных вещей: Природу — Будду —Марк Аврелия…»
Он, самодовольно: — «А Вы мне — ни одной. Даже Блока отравить не смогли…»
193
Я, падая с облаков:
— «Я —— Блока?!! Да чем же, да как же… Да понимаете ли Вы, что Вы говорите?»
— «Своим ожесточенным восторгом…»
— «Я— кому-нибудь — что-нибудь — отравить?! О, знаете: Вы очень дурной человек!»
— «Я вам говорил, что Вы будете меня очень не любить.»
Потом — со зла — говорю ему, что выстригла всю его книжку.
— «Жалко. Жалко, что не сдержали обещания — и самой книжки жалко.»
— «Я же только написанное, переплет остался, можно вклеить новые листочки.»
— «Heт, всё-таки будет не то. И весь поступок нестройный: сначала написать, потом вырезать, потом заново написать, опять вырезать… Лирически мне не жаль!»
— «Но я то — сплошь лирика!»
(Вчера у Бальмонта узнала, что меня какие-то «исты» пропечатали на букву е под заголовком: интимисты.)
— «Книжечка была дана Вам с доверием…»
— «Вам больше было дано, Вам душа была дана — с доверием.»
— «Я не брал на себя никаких обязательств.»
— «Принимая подарок Вы тем самым обязываетесь беречь его…»
— «Но иногда дарят то, что ни самому, ни другому не нужно…»
(К чести его сказать: эту реплику он проглотил,— или — тогда уж — не к чести — остроумия не хватило! — Жаль — немножко наглости больше — не в счет, а я бы любовалась и быстротой выпада и точностью.)
Потом, в комнате:
— «Вам очень скучно?» (Он, прямо глядя в глаза:) — «Нет, не очень.»
Потом, по какому-то поводу:
— «Нет, я люблю живое и настоящее…»
Я, уже искренне смеясь:
— «Господи! У меня сейчас на губах горит…»
— «Скажите, ежели на губах горит…»
(Он или комедьянт — или маньяк — или ничтожество.)
— «Что Вы, в конце концов, думаете обо мне…»
— «По правде сказать — никогда не думал, но ежели бы подумал, Вы наверное услышали бы много приятного…»
— «Приятного? Я уж и так его сейчас слышу со всех сторон…»
— «Ну, услыхали бы еще от меня…»
194
