ЗАПИСНАЯ КНИЖКА
8
1920-1921
Слишком 1?ый сорт? (Для таких, как М<илио>ти напр<имер>!) — Вопреки всему словесному XVIII в. не возьмешь за подбородок!
Стало быть: и в 3ем сорте — 1?ый сорт!
(Нужно; в 3ем — 4?ый, тогда весело!)
Ну, а для «благородных» напр<имер>, как НН? Говорит-то благородно, а нет нет возьмет «да и поцелует руку!»
202
Лицемерия,— вот чего во мне не хватает. Я ведь сразу: «я очень мало понимаю в живописи», ия совсем не понимаю скульптуры», «я очень дурной человек, вся моя доброта — авантюризм»,— и на слово верят, ловят на слове, не учитывая, что я это ведь так — с собой говорю.
Но надо отметить одно: никогда ни у кого со мной — ни оттенка фамильярности.
Может быть: мои — наперед — удивленные, серьезные, непонимающие глаза.
___
Любят тех с кем или весело — или невозможно — целоваться.
Со мной ни того, нидругого: немножечко лестно,— разве. Но сейчас каждому так легко самому возвеличивать других своим поцелуем (секретарь Х или работает в каком-н<и>б<удь> Робдарвобл), что лестность отпадает.
— Стало быть…
Там, где у меня нет ничего любовного,— очарованности какой бы то ни было — у меня нет искушения быть доброй, таскать воду, давать селедки.
Надо прибавить, что я не выхожу из очарованности. (Пример: сапожники Гранские,— восторгаюсь воспитанностью, даю. Цыгане — то же самое, тогда с М<илио>ти: сначала очарованность бездомностью, потом наглостью — и т. д. Такая — корыстность.)
___
Там, где я не очарована, я разумна; селедка сейчас 1000 р.,— зачем давать?
Там, где я очарована, я безумна: селедка сейчас 1 000 р.— как же не дать?!
Или: как бы сделать, чтобы они (сапожники Гранские) эти селедки взяли?! — Еще бы 1 000 руб. дала в придачу!
Но: что такое селедка и 1 000 р.? — Две бренности! А моя любовь к сапожникам Гранским? — Вечность.— То, на чем мир стоит! —
Следовательно: только когда я очарована, я разумна.
___
Скульптор зависит от глины, мрамора, резца и т. д.
Художник от холста, красок, кисти,— хотя бы белой стены и куска угля!
203
Музыкант: от струн,— нет струн в советской России, кончено с музыкой.
Скульптор может ваять невидимые статуи,— от этого их другие не увидят.
Художник может писать невидимые картины,— кто их увидит, кроме него.
Музыкант может играть на гладильной доске,— но как узнать: Бетховена или Коробушку?
У ваятеля может остановиться рука.
У художника может остановиться рука.
У музыканта может остановиться рука.
У поэта может остановиться — только сердце.
___
Кроме того: поэт видит неизваянную статую, ненаписанную картину и слышит неигранную музыку.
___
Темно — и голос поет.
— Ни кисти, ни резца, ни струн: всё сразу; и зачатие и рождение.
Певец и птица — наисовершеннейшие из творцов.
___
Каждое совершенное творение — творец.
___
Почему такая болевая отзывчивость на всё внутреннее, и такое молчание на всякую внешнюю боль?
Мои ноги напр<имер>. От хождения в огромных мужских башмаках — сплошные кровяные подтеки, живое мясо, пузыри. И ничего — хожу — немножко медленней только, чувствую, что болит, но как-то не до этого. Только посмотрев, убеждаюсь, что д<олжно> б<ыть> очень больно,— сплошная рана!
___
Господи, когда я так летаю в таких башмаках, что бы это было — в человеческих!!!
Но: es ist von Gott gesorgt, dass die Menschen nicht in den Himmel fliegen!’ {Богом предусмотрено, чтобы люди не летали в небе! (нем.)} (В башмаках — по крайней мере!)
___
204
9-го стар. Июня 1920 г., вторник.
Сегодня должны были уехать Б<альмон>ты, не уехали, эстонское правительство не пустило. Все эти вечера — проводы, третьего дня у Сандро, вчера у Скрябиных, дрожание над каждой минутой, разрывание души.
___
Б<альмон>т совсем неживой, Елена — как всегда — героиня.— Зачарованная птицей змейка! —
С отъездом Б<альмон>тов для меня кончается Москва.— Пустыня.— Кладбище.— Я давно уже чувствую себя тенью, посещающей места, где жила.
Для других я живейшая из живых, они не знают какая я бываю — была!
Целый день разбирала книги.— Алины старинные, мои наполеоновские, мои детские,— целая жизнь! И дадут мне за это — конечно — гроши, п<отому> ч<то> — я вне.
Недавно я, сидя на зеленом жестяном сундуке, ревела: громко и немножко declamatoire, {высокопарно (фр.).}— отводила душу.
— «Да, да, все уезжают, да, да, никто не берет, п<отому> ч<то> я не нужна, да, да, а я останусь со стульями и блюдами и «мужскими костюмами», я, к<отор>ой ничего не нужно! — а другие будут ходить по улицам Парижа и тропинкам Кавказа, а я умру — умру — умру»…
Аля утешала, но я не хотела, чтобы меня утешали, мне лучше было — так.
___
Отдала в Госуд<зрстБенное> И<здательст>во две книги: Стихи с 1913 по 1916 г. и другую — за 1916 г. Не для печатания, конечно,— деньги. Около 40.000 р. (10 руб. строчка, 4 года «работы».)
Познакомилась с милой маленькой женщиной — вроде Эвы Ф<ельдш>тейн, но сердечнее — женой Марьянова. Пишет стихи и беспомощна, как цветок.
Чувствую нежность к Т. Ф. Скрябиной,— она точно с какого-то острова, где все говорят тихо и чувствуют нежно,— не только не русская, но — правда — не земная.
Говорит, еле касаясь слов, легко-легко.
205
Я люблю маленьких и нежных (Майя, Сонечка Голдидэй, жена Бродауфа, Елиз<авета> Моисеевна, Елена, жена Марьянова — Т. Ф. С<кря>бина) — по разному, конечно! — не сравниваю, конечно — но «все сестры в жалости моей!»
Это во мне мое мужское рыцарство говорит.
И женщины меня удивительно любят!
Как-то и по матерински (такая большая, сильная, веселая — и всё-таки…) и восторженно.
___
Мужчины не привыкли к боли,— как животные. Когда им больно, у них сразу такие глаза, что всё что угодно сделаешь, только бы перестали.
___
Розанов умирал под платом св. Сергия,— и соборовали и все честь честью,— по розановски.
___
80 летняя старуха (мать моей бывшей начальницы), обожающая внуков и правнуков, настаивает на коммунальном воспитании и ни слова не понимает из моего скромного — смиренного — возражения: — «А по моему как-то естественно… чтобы мать… с детьми…»
___
Мой сон. Пустая предрассветная улица Ростова. Шинельные. (Полет.)
___
Добро <слово не дописано> — прежде всего — искусство —
___
Не вспоминаю о НН.— днями. Если он, действительно, всё это сделал (торг с Сережиными книгами, отношение к Але, наглость последнего разговора) — чтобы оттолкнуть меня, удивляюсь отсутствию в нем меры, хватило бы и десятой доли!
Но, подумав, неожиданно заключаю: .. чтобы оттолкнуть меня,— преклоняюсь перед его чувством меры: в большее я бы не поверила, меньшим бы он меня не оттолкнул!
___
206
10-го ст. июня 1920 г.
— «Мужские обеты и женские слезы»…
___
«Я буду любить тебя всё лето»,— это звучит куда убедительней, чем «всю жизнь» и —главное — куда дольше!
___
Что я умела в жизни? — давать! давать! давать! чего не умела в жизни? — продавать! продавать! продавать!
___
Смерть страшно близко,— как-то всё время в нее попадаешь. (Как раньше — в Любовь!)
___
Разговор с Алей:
Аля: — М<арина>! Хорошо, что Вы не судья! Целая толпа преступников и Вы всё время: «Вы украли? — идите», «Вы убили,— идите»… и они бы всё уходили, уходили. Вы бы наконец подняли глаза: от целой огромной толпы — ни человека, только Вы и портрет какого-н<и>б<удь> главного на стене!»
— «Аля, что бы ты сделала с человеком, к<отор>ый зарезал: бабушку, дедушку, мать, отца, няньку и всех маленьких детей?» Она, ни секунды не задумываясь:
— «Посадила бы в сумасшедший дом!»
— <А если бы он тебе ясно объяснил, что детей он убил, чтобы лотом на суде не проговорились,— ведь дети непременно проговорятся, они же не умеют держать слова! — Ну, словом, он бы тебе доказал, что убивал он в полном рассудке и твердой памяти. Зарезал, п<отому> ч<то> хотел взять деньги. Грабеж — как цель, а как средство — убийство…»
— «Я бы всё-таки посадила его в сумасшедший дом. Только для сумасшедшего деньги дороже чужой жизни.— М<арина>! Правда, так хорошо: щедрым на свою жизнь и скупым на чужую?»
Вчера, после Б<альмон>тов: <не дописано.>
___
207
О, мои бедные книжки! Наполеоновская эпопея — и все любимые немецкие — Jean Paul, Kleist, Hoffmansthal — и все детские — мои и Алины! — Но <не дописано.>
___
Море,— это гамак, качели, люлька, оно кругло, потому не огромно.
А река — стрела, пущенная в бесконечность.
Большая дорога.
Море — неподвижность.
Река — движение.
Река точно пловец, раздвигающий плечами, конь, раздвигающий грудью берега. Река — движением — создает себя. Она точно не успевает уйти в дно, п<отому> ч<то> движется.
___
11-го июня 1920 г.— русск<ого>
Мне жалко своей головы — забитой, задурённой целым днем ожесточенной разборки книг.
Автор — название — год — издательство — количество стр.— , — но это уже вторичная разборка — первая по языку, потом еще: детские от взрослых.
Всюду груды — кипы — стопки — горы, и ежеминутные обвалы — и еще: 2 т<ом> — где 1?ый? — 1?ый где-то — отрываюсь, ищу, всюду условные знаки,— так, целый день, и остановиться нельзя, п<отому> ч<то> чувство: теряешь время!
— 0! —
Аля весьдень с Миррой и Марой (Скрябиной),— с каждым днем все ребячливее, невоспитаннее, уличнее,— толкается, дразнится, играет в лоскутки,— всё как все дети. Очень хорошо для ее здоровья — да.—
Что я могу сказать об Але? — М<ожет> б<ыть> я ее плохо знаю.
Со мной она — одна, с другими —другая.
Я и она в 7 л.
Я: страстная любовь к чтению и писанию, равнодушие к играм, любовь к чужим, равнодушие к своим, вспыльчивость, переходящая в ярость, непомерное самолюбие, рыцарство, ранняя любовная любовность, дикость, равнодушие к боли, сдержанность и смущенность в ласке,— всё добром, ничего злом! — строптивость, отпор, упор,— растроганность до слез собственным пением — словом — интонацией — не-
208
любовь и презрение к грудным детям,— желание потеряться, пропасть, полнейшее отсутствие непосредственности; играла для других, когда глядят, упивание горем (tant pis —tant mieux!),{чем хуже — тем лучше! (фр.)} ожесточенное упрямство (никогда — зря!) — сломишь, а не согнешь! — природная правдивость при отсутствии страха Божьего. (Богу меня начался только с 11ти лет, да и то не Бог,— Христос,— после Наполеона!) — вообще отсутствие Бога,— полуверие, недуманье о нем, любовь к природе — болезненная, с тоской, с наперед-расставанием, каждая березка — как гувернантка, к<отор>ая уйдет.— Мальчишество.— Конскость.—
Вся — углами, остриями.
Аля: Уступчивость, водность всего существа. Полнейшая непосредственность: абсолютно не позирует. Себе не нравится и собой мало занята. Я была даровитым ребенком — есть детские тетрадки — она гениальный. Живет, плывя. Полное непротивление. Щедрость — отчасти от равнодушия. Дар слова уже сейчас равный дару души. Отмечание тончайшего. В сложнейшем — дома. Слабость — трусость — медленность — вот уж не героиня в боли! — думаю от угрозы может предать. Не любит детей и игр не по призванию, а потому что первые бьют, вторые не даются. Посади ее в любую настоящую семью — она будет счастлива. Внучка — для бабушки, как я — дочь для отца, хотевшего и ждавшего сына.
Аля — Lieblingskind {любимица (нем.)}, так и вижу ее, отраженную в зеркальном паркете какого-н<и>б<удь> знатного дома.
Легкая ласковость, щедрость на ласку, и не любя целует много — в ответ, из деликатности,— ни одной мужественной добродетели, ни искры мальчишества. Исключительная любовь к природе. Сосредоточенность на мне, служение мне <не дописано.>
Острейшее чувство оценки и иронии (— то, что дочиста отсутствовало во мне лет до 10?ти). понимание наружности, часто — отношение по наружности, и не по красоте или не красоте, а по особенности: так, Вячеслав и Бальмонт для нее красивы.
Веселость на людях, уменье невинно радоваться, уверенность в себе, как итог не думанья о себе, при гениальности — разумность (м<ожет> б<ыть> от физ<ической> трусости).— Думает обо всем, кроме себя.— Не я, а Мир.—
Терпеливость, незлобливость. Сияющая восторженность (у меня в детстве — мрачная.)
209
Аполлоничность — гармония — отрешенность какая-то,— довременность.
— А главное — главное — главное — искусство любить, le genie de 1’amour. {гений любви (фр.).}
— «Я себя чувствую так, точно у Вас жар» — ведь это то же самое, что y Mme de Sevigne: —«J’ai mal a Votre poitrine» {Г-жи де Севинье: «Мне больно у Вас в груди» (фр.).},— вся разница в том, что Г-жа де Севинье знала, что говорит, Аля — нет.
___
О ней многие думают: монашка,— безответная,— не от мира сего. Я бы сказала: от мира всего!
И не монашка — о нет, вообще как-то вне Бога, упор не в Боге (как у меня),— грех передо мной — да, перед Богом — нет. И крестится на церковь так же: героически, восторженно, почти вызывающе.
Аля + я — вот вам Жанна д’Арк!
Меч действия + ее всевидящие глаза.
___
ОТЪЕЗД Б<АЛЬМОН>ТОВ: второй — удачный.
Темная загроможденная комната. Мечущаяся Елена. Почти мертвый Бальмонт. Лихорадочная, сияющая Мирра. Грустный Сандро. Вера Зайцева; плачет и смеется (люблю ее!), Б. Зайцев молчит (равнодушна). Брат Елены выносит сундуки и мешки. Аля льнет к Б<альмон>ту. На столе тысяча коробочек из под англ<инских> папирос (общая у нас страсть с Б<альмон>том.) Б<альмон>т угощает папиросами.— Сижу на окне, как всегда скромная и боящаяся быть замеченной. Отсидев свое, спрыгиваю, помогаю К<онстантину> К<онстантино>вичу вытаскивать вещи,— последняя минута моей деятельной любви! —
Оправляю на Мирре платье, закалываю булавочкой.— «Марина!» — это Елена говорит — «вот для Али платьице, я дам дворничихе выстирать. А полотняные тряпки Вам нужны?» — «О, спасибо, Еленочка, обожаю тряпки.» — «У меня их множество. А шапочка Але нужна?»— «Очень! Я так люблю шапочки!» — Красная вязаная, немножко военная (вроде shaco {правильно: scbako (фр.) — кивер.}),— очарование.— «И морской костюмчик есть, — Мирре он мал, чудесный полосатый синий с белым, она носила его (не помню где),— не забудьте, Маринушка, он в комнате у Анны Ник<олаевны>, непременно возьмите!» — Стягивает ремни на двенадцатом
210
