ЗАПИСНАЯ КНИЖКА
8
1920-1921
Царь-Девица переписана. Скоро будет перепечатана на рэмингтоне, если удастся расплодить — пришлю. Это мое первое настоящее богатырское детище, (дочка!). И — молниеносная мысль: Сын — и последний — первенец!
Я помешалась на сыне. Вместе с Алей мечтаем о нем.— Егорушка.— Ах, как я благодарна Богу за то, что пишу стихи,— сколько сыновей бы мне пришлось породить, чтобы вылюбить всю любовь!
___
А хотите слово — ко мне — Бориса?
— Марина, ведь Вы — Москва… (Пауза.) …странноприимная!
(Из моих стихов: Москва! Какой огромный
Странноприимный дом!..)
___
— Ланн, поздравьте меня! Мальчик выходит из партии.— Без нажима — внимательно — человечески —о, как я знаю души! — защищая евреев (он — ненавидит!) — оправдывая nonchalamment {небрежно(фр.).} — декрет о вывезении наших народных ценностей заграницу — шаг за шагом — капля за каплей — неустанным напряжением всей воли — ни один мускул не дрогнул! — играя! — играючи!!! — и вот — сегодня: бунтарский лоб, потупленные глаза, глухой голос: — М<арина>! а я выхожу…
Я, у печки, не подымая глаз: — «Б<орис>, подумайте: выйти — легко, вернуться — трудно. Количественно Вы много потеряете: любовь миллиардов…»
Сейчас поздний вечер. Жду его.— Хотите подробности? Однажды вечером я очень устала, легла на диван. Он сидел у письменного стола, переписывал. Наспех — кое-как — прикрываюсь тигром, уже сплю.
251
И вдруг — чьи-то руки, милая медвежья забота: сначала плэд, потом тигр, потом шинель, всё аккуратно,— (привык к окопной жизни!) там вытянет, здесь подоткнет.
И я, молниеносно: — Любит!
— Никто, никто, никто, кроме С<ережи>, сам по своей воле меня не укрывал,— за 10 л. никто! — Я всех укрывала.
А этот — после 3хлетия фронта, митингов, гражданской, вселенской и звериной ярости — сам — никто не учил…
___
Мне от него тепло, Ланн, мне с ним благородно, люблю его по хорошему — в ответ — благодаря и любуясь,— это настоящая Россия — Русь — крестьянский сын.
Ах, если бы та армия была: командный состав — Сережа, нижние чины — Борис!
Недавно он был — на парт<ийной> конф<еренции> — в селе Тушине (самозванческом.)
— Там, Маринушка, и земля такая — громкая!
— Некультурен.— Недавно при мне Игумнова, игравшего Шопена, спросил: — Это Вы свое играли? (На деревенское г – х)
И тот, сначала уязвленный: «У меня своего, вообще, нет,— Бог миловал!» — и, всмотревшись: — «Эх Вы, богатырь!»
___
Ланн, у нас в Москве появились дружинники: люди на пружинах. Делают огромные прыжки и перелетают через головы прохожих.— В саване.— Руки натерты серой.— Пружинят в моих краях: Собачья Площадка, Борисоглебский, Молчановка. Недавно в Б<орисоглеб>ском кого-то ограбили дочиста.— На углу Собачьей Площадки видели Чорта. Сидел на тумбе. Женщина, шедшая мимо, спросила: — «Что ж это ты,— святки прошли, а ты все гуляешь?» — Ничего не ответил,— пропустил. И — только она стошла — вопль. Оглядывается: Чорт обдирает какую-то даму.— Пустил без шубы.
26 штук пружинников уже арестованы.— Достоверность.— А в народе их называют «струнниками».— «Растут-растут на струне — дорастут до неба — и с неба-то — ястребом — в прохожего.»
Хорошо? — Расскажите А<лександре> В<ладимировне>.
_____
252
Знаете, Ланн, как я это вижу?
Я на Севере, Ася на Юге, посредине Вы, раскрывший руки.— Клянусь Богом, что не нарочно получилось распятие! —
Мне сегодня очень весело: от Егорушки — Вашего письма — и оттого что Б<орис> придет.
Аля его нежнейшим образом любит,— как серафим медведя например. Серафим крылат, но медведь сильнее.
Так она никого из моих друзей не любила.— Не ревнует (Вас ревновала бешено!) — встречает, ликуя: — Борюшка! Из этого заключая, что я его не слишком, а он меня очень — любит.
(Не окончено.
Не отправлено.)
___
Москва, 9-го русск<ого> февр<аля> 1921 г.
Ланнушка!
Наконец Вы получите мои письма: сразу две окказии.— Ланн, знаете Вы это слово Андрея Белого:
— Восторг перерос вселенную! —
Так вот,— я так живу.— Первый признак: зажатое горло.— Непрестанно зажатое горло.
Я вышла из себя, я растеряла себя, докуда взору — духу — вздоху хватает — я.
Поэтому, можно меня не любить, не нужно меня любить, (я давно это бросила!), любящий меня — любит часть меня, бесконечно-малую долю! — Только любящий всё — любит — меня! Любящий меня — меня (МЕНЯ!) обкрадывает.
— Так, сыночек! —
Это я не к Вам, Вы были умней меня (из галантности к своему женскому естеству — иногда — глупею!) — Вы были умней меня. Вы даже не заметили, какие у меня глаза. Вы меня вдохновенно мучили.
Творческая безжалостность,— беспощадность!
Помню Вас с благодарностью.
___
Лани, мне все равно: молодость. Я брезгую бренным. Ланн, мне всё равно: слава. Я выше мечу.— Ланн, мне все равно: Любовь.— Я лучшего стою.
253
У меня распахнутые руки. Последняя стена между Миром и мной — прошиблена — Ланн, меня уже нет! — Я ЕСМЬ.—
___
Мое вдохновенное дитя, как мне сейчас с Вами легко!1 — И как я — всё-таки — счастлива той — минувшей трудностью.
Одного я не понимаю: что Вас, трезвого, зоркого,— ВИДЯЩЕГО! — тогда склонило к моей сознательной слепоте?
Не мужской же гонор! Ибо Вы — особенно, раз дело идет обо мне! —лучшего стоите!
— Ланн!
___
Лани, я могу жить без вас! — Ланн, я чудесно — чудодейственно! —живу без Вас.
Знаете слово обо мне моего Бориса:
— «Марина, Вы ведь создаете герое!’» — (без пафоса, между прочим, как вещь, самое собой разумеющуюся.)
На бумаге или между двух рук моих— мне всё равно — я живу, окруженная теми, кем должна быть.
Так, Ланн, Вы никогда не возьмете себя обратно.
___
Видимся с Б<орисом> каждый день.
Крутой вопрос: — «М<арина>! Мы гибнем. Должен ли я уходить из партии?»
— Вы, если я не ошибаюсь, вступили в нее, когда белые были в трех верстах от Воронежа?
—Да.
— П<отому> ч<то> все рвали партийные билеты?
—Да.
— Вы верите?
— Ни во что, кроме нашей гибели.— М<арина>! Скажите слово, и я завтра же выезжаю в Т<амбов>скую губ<ернию>. Но — мы гибнем, Марина!
— «Борис, я люблю, чтобы деревья росли прямо.— Растите в небо. Оно одно: для красных и для белых.»
___
254
Ланн, судите меня.
Но Лани, говорю Вам, как перед Сережей,— я НЕ МОГЛА иначе — Не мое дело подвигать солдата на измену — в ЧАС ГИБЕЛИ.
___
Пишу Егорушку. В нем сущность Б<ориса>: НЕВИННОСТЬ БОГАТЫРСТВА.— Борение с темной кровью. Там у меня волки, змеи, вещие птицы, пещеры, облака, стада,— весь ХАОС довременной Руси! Дай мне Бог дописать эту вещь,— она меня душит!
___
Мне хорошо с Б<орисом>. Он ласков, как старший и как младший.— И мне с ним ДОСТОЙНО. Мы с ним мало смеемся, это меня умиляет.— «Б<орис>, Вы не понимаете шуток!» — Я не хочу их понимать! — Скоро он приведет мне одного своего товарища — очень русского и очень высокого ростом. Приведет на явную любовь, знаем это оба и молчим.— Этот меня не обокрадет ни на щепотку радости! —
Аля его обожает: ей по сравнению с ним — тысячелетие. Если бы Вы видали их вместе! Благостный и усталый наклон ее головы и потерянный взгляд — и его малиновую кровь — рядом!
Да, еще одно слово ко мне Бориса:
— Я не хочу, чтобы Сергей — там — слишком нас проклинал!
(Говорил о необходимости устроить мою внешнюю жизнь.)
И еще — глубокой ночью, слышу сквозь сон:
— У меня две вещи на свете: Революция — и Марина.
(У С<ережи>: Россия — и Марина! — Точные слова.) — «И моим последним словом будет, конечно, Марина!»
Пишу у Зайцевых. Аля здесь учится. В доме несосвятимый холод. Ланнушка, посылаю Вам Седое утро,— м<ожет> б<ыть> у Вас нет? — Скоро появится сборник автографов, там будут одни мои новые стихи,— с ? и ъ! — Тогда пришлю.—
<Далее две трети страницы не заполнены.>
ПИСЬМО К Б<орису>
Москва, 15-го pyccк<oгo> февраля 1921 г., вторник.
— День отъезда —
Борюшка! — Сыночек мой!
Вы вернетесь! — Вы вернетесь потому что я не хочу без Вас, потому что скоро март — Весна — Москва — п<отому> ч<то> я ни с кем дру-
255
гим не хочу ходить в Нескучный сад,— Вы, я и Аля — п<отому> ч<то> в Н<ескучном> с<аду> есть аллея, откуда, виден, как солнце, купол Храма Спасителя, п<отому> ч<то> мне нужен Егорушка — и никто другой!
Б<орис> — Русский богатырь! — Да будет над Вами мое извечное московское благословение. Вы первый богатырь в моем странноприимном дому.
— Люблю Вас.—
Тридцать встреч — почти что тридцать ночей! Никогда не забуду их: вечеров, ночей, утр,— сонной яви и бессонных снов — всё сон! — мы с Вами встретились не 1-го русск<ого> янв<аря> 1921 г., а просто в 1?ый день Руси, когда все были как Вы и как я!
Б<орис>, мы — порода, мы — неистребимы, есть еще такие: где-н<и>б<удь> в сибирской тайге второй Борис, где-н<и>б<удь> у Каспия широкого — вторая М<арина>.
И все иксы-игреки, Ицки и Лейбы — в пейсах или в островерхих шапках со звездами — не осилят нас, Русь: Б<ориса> — М<арину>!
Мое солнышко!
Целую Вашу руку, такую же как мою. Мне Не страшно ни заноз ни мозолей,— я просто не замечаю их! — Лишь бы рукадержала перо, лишь бы рука держала такую руку, как Ваша!
___
Чуть вечереет.— Скоро Вы.— Скоро отъезд.
Заработают колёса. Вы будете улыбаться. И я улыбнусь — в ответ. Я не буду плакать. Я привыкла к разлуке.— Всё мое — при мне! И вся я —при Вас!
___
Дружочек, забудьте все наши нелепые выдумки, мои дурные сны, Ваш на них ответ.
Всё это — ересь.— Я не Вам верна, а себе,— это вернее. И верная себе, верна Вам,— ибо не Вы, не я,— Дух, Б<орис>! — Наш богатырский дых!
___
Никогда не забуду: темный бульвар, мой рассказ о Егории — скамейка — спящая Аля — раскинутые крылья шубы. (Г1де-то она?! Спаси ее Бог, равно как ее хозяина!)
Спасибо Вам, сыночек, за — когда-то — кусок мыла, за — когда-то — кусок хлеба, за — всегда! — любовь!
256
И за бумагу, Борюшка, и за тетрадочки, и за то, как их сшивали, и за то, как переписывали Ц<арь> Девицу,— и за то как будили и не будили меня!
Спасибо з.1 скрипящие шаги у двери, за ежевечернее: Можно? — за мое радостное: Входите.
Я затоплена и растоплена Вашей лаской!
И за ночь с 17?е на 18?е февраля — спасибо, ибо тогда прозвучали слова, к<отор>ые — я до Вас — слышала на земле лишь однажды.
Вы — как молотом — выбили из моего железного сердца — искры!
___
До свидания, крещеный волчек! Мой широкий православный крест над Вами и мое чернокнижное колдовство.
Помните меня! Когда тронется поезд — я буду улыбаться — знаю себя! — и Вы будете улыбаться — знаю Вас! — И вот: улыбка в улыбку — в последний раз — губы в губы!
И, соединяя все слова в одно: — Борис, спасибо!
Марина.
_____
