ЗАПИСНАЯ КНИЖКА
8
1920-1921
Одежда сидит мешковато, весь какой-то негнущийся — деревянный! — лучше не скажешь, уходя угрюмо кивает, поворачивается почти спиной, ни тени улыбки! — ни тени радости от приветствий.
ВСЁ — НЕХОТЯ. В народе бы сказали: убитый.
___
113
После бесконечных вызовов — выходит:
Седое утро.
Утреет.— С Богом.— По домам.
Позвякивают колокольцы.
И потом: кольцы, явно тонируя.
..Какое-то воспоминанье…
бросает брезгливо, как мужчина.
Очаровательно:
Прощай, возьми ЕЩЕ колечко,
— скупая, чуть насмешливая нежность, как бы: — «Тешит? — Ну, бери!» —
(Мои до безумия любимые — любимейшие его стихи!) — Точно мне написаны, так и слушаю их — себе!) —
___
Вокруг него изумительные уроды. А я-то думала: Александр Блок! — Красавец! — Красавицы!
— О я!!!—
(с иронией.)
Слушаю, очарованная I) сначала тем, что не очаровывает (слава Богу! не любить!) — потом,— что и других не очаровывает (значит— больше мой! Захочу — только мой!) — Дура! — (Хотела бы, чтобы был глухой, слепой и немой,— мой!’!!) —
Тоска по Блоку, как тоска по тому, кого не долюбила во сне.— А что проще? — Подойти: я такая-то…
Обещай мне за это всю любовь Блока — не подойду.
— Такая.—
___
Письмо мое передано. Автор ожившей Тредгьяковки положил на стол, дама пододвинула. Когдая вошла — секунду спустя его выхода — голубого конверта уже не было.
В портфеле — на груди — так близко от сердца — в котором я никогда не буду — мое письмо.
___
Как восхитительно, когда вся зала — молча — чуть шевеля губами — подсказывает стих!
___
Путает стихи, забывает.
114
Напр<имер>
Но была ты со мной всем презрением юным
вместо «презрением» — движением — и еще:
Чуть заметным дрожаньем руки:
— пожатьем — руки.
Даже нелепо! — Но чудесно! — Ох, как бы я поцеловала ему его — кажется — и слава Богу! — некрасивую руку!
___
А ведь Блоку сегодня могло разбить голову! (Падают стекла из окон Политехнического.)
___
НН.— В Вас тишина от полноты бытия: молчание ПОЛДНЯ (гё-тевское!)
А Блок в гробу.
___
Блоку как-то — не улыбается (глагол здесь употреблен как напр<и-мер>: не плачется, не вздыхается.)
…Как слабый луч сквозь черный морок адов —
Так голос Ваш под рокот рвущихся снарядов…
___
Одни стихи — пророческие — огромны.
«Играй, дитя…» — так начинается, и потом:
…«Ты будешь солнце на небо звать —
Солнце не встанет» —
___
Одни — в духе Гейне — длинны и слабы, о мертвеце, ходящем в Сенат и пьющем чай.— Все остальные восхитительны. Читает все мои любимые:
Колокольцы — золотого — как небо — Аи — Какому хочешь чародею…
Кармен не читает,— жаль!
___
115
Боюсь, что скоро умрет.— Нельзя — так— без радости!
…«Еще страстнее, чем над первой зыбкой,—
Как напряженно стерегла улыбку..»
(Из будущих стихов)
___
А пока я — под рокот рвущихся снарядов — боролась за очарование — Аля, дома, взаперти — тоже под рокот рвущихся снарядов (как раз для нашего довременного дома!) писала мне следующее письмо и стихи:
— «Милая мама.
Ключи нашла, дописала. Пора ложится. Почитала книгу «Робинзон Крузо». Думала об Вас и страницу окончила стихами. Сейчас часов 10.
Надеялась, что застану Вас. Но Увы.
Жилы- ы протянули мне на веревке 5 кусков хлеба: (всякий кусочек с маслом.) Решила съесть.
Да хранит Бог Ваш ангельский сон.
Аминь.
Ваша Аля.
Рисунок: я сплю, над головой — ангел, на груди — тетрадка, у ног на ковре — Аля, в слезах и с «Волшебным фонарем.»
Кпоединку.
<После этого заголовка нижняя половина страницы не заполнена.>
После каменного — деревянный.
______________
3-го русского мая 1920 г.— Воскресенье.—
Страстная брезгливость к записной книжке,— гораздо хуже, чем когда целовалась с негодяем — и противно.
От таких поцелуев у меня оплот — именно эта книжка. А теперь книжки у меня нет, п<отому> ч<то> ее читали; (я, прочитав не полюбили.— Меня.—)
___
М<илио>ти и Н. Н.— Равное бездушие.— Но у М<илио>ти ее никогда не было (души), а Н. Н. закопал ее — живьем — в землю (своего огорода.) И Н. Н. будут судить на Страшном Суде.
___
НН., прочтя обе Асины книги, предпочитает ей — Асе — Устинью (как А. Белому — дворника Якова, мужа этой Устиньи.)
116
Ну, что ж.
Разница отношения ко мне М<илио>ти и Н. Н.
М<илио>ти, ценя, унижал поведением, Н., ведя себя корректно, унижает внутренно.
___
Я опять к Вам, Володечка Алексеев!
Было же что-то в Вас — чего не было в Н. Н.— что, не позволяло мне взять Вашу руку — ибо у Н. Н. брала. Разница не во мне, и, клянусь Богом, если я брала руку у Н. Н., виновата не я.
___
Совесть.
Одни носят ее ремнем вокруг пояса (нажрутся и распустят.)
Другим она — петлей на шее.
___
Была ли я хоть раз в жизни равнодушна к одному, п<отому> ч<то> любила другого? — Почистой совести — нет. Бывали бесстрастные поры, но не п<отому> ч<то> так уж нравился один, другие мало нравились. Не люби я никого, они бы мне всё равно не нравились.
Одна звезда для меня не затмевает другой — других — всех! — Да это и правильно.— Зачем тогда Богу было бы создавать их — полное небо!
___
Как жалко, что люди не знают меня, когда я одна. Если б знали — любили. Но никогда не узнают, п<отому> ч<то> такая я — именно оттого что одна. С ними у меня обезьянья гибкость (только в обратную сторону, повторяю наоборот движение. Пр<имер>: с любящими евреев — ненавижу евреев, с ненавидящими — обожаю — и всё искренно — до слез! — Любовь по отголкновению.—).
___
Еще о НН.— «Я в темноте ничего не чувствую, мне всё равно тогда: что рука-что доска…»
О НИЩЕНСТВО ЗРЯЧЕСТИ, СЛЕПОТА ЗРЯЧЕСТИ!
___
НН: глухой, постигающий мир — глазом. А я: глухой, постигающий мир — глазом и слепой, постигающий мир — слухом, иначе:
Читаю взгляд как ты, глухой,
Голос — как ты, слепой.
___
117
Желание оттолкнуться от Н. Н. (его «света» — в 100 свеч лампочки!) так сильно во мне, что начинаю уж ловить себя на лицемерной мысли: — «Я ведь собственно и кольца люблю главным образом не за свет, а — осязательно: греет, жжет…» — Ложь, конечно! — Но показательная.
___
Я сейчас искренно тяготею к М<илио>ти, к его глупости, веселью, озабоченности пустяками, гостеприимству.
Мне искренно хочется к нему, а не к Н. Н., и, если я не иду к нему, то только п<отому> ч<то> Н. Н. не поверит в эту искренность. (После моего глупого поведения тогда — еще бы!)
___
Пишу стихи про черных овец (я), прокаженных (я), галчат и воронят(я), про Страшный Суд (т. е. свое оправдание), про пролетарских царей в поту (Н. Н., кажется, не за таких царей) — могла бы, кажется, если б знала, что он ненавидит червей — восславить червя до небес.
Но он не ненавидит — принципиально, конечно! — ибо червь, это земля, а земля — святость и т. д.
Ведь он принципиально копает свой огород!
___
Никто за любезными мне бирюльками не усмотрит моих пирамид. А ведь бирюльки мои — наполовину из любезности: неловко как-то; женщина — и пирамиды!
___
Могу сказать Н. Н. словами Али (сказ<анными> 5 л. мне и няньке, в кухне!)
— «Вы тут всё про дворников говорите, а я думаю про свою серебряную страну.»
___
Глупо презирать огород — и я не презираю огорода.
Но не презираю его только п<отому> ч<то> он полезен, т. е. картошка, морковь и т. д.
Довод: «разве картошка не цветет?» — не для меня. Цветет, но если я хочу, чтобы цвело, я пойду в сад, который существует для того, чтобы цвести, или еще лучше — на луг, в поле — вообще к первоисточнику.
А выставлять нп вид цветение картошки то же самое, что искать простой человеческий голос у В. Иванова.
Есть, конечно, но если Вы простого человеческого голоса хотите — идите к Блоку.
118
(Сравнение В. Иванова с картошкой — случайность. В. Иванов уж скорей гербарий!)
___
А еще глупей — минуя и пользу и цветение — копать огород. п<о-тому> ч<то> «вечное движение кирки в землю» — классицизм — и — не потому ли еще немножко? — что «Толстой советовал — от дурных мыслей!»
___
4-го русского мая 1920 г., понед<ельник>
НН! — Мое горе в том, что я, отвергая все Ваше, не могу Вас пре-зирать.
И еще мое горе в том, что я не всё Ваше отвергаю.
И третье мое горе — что Вы + доблесть не получили в колыбель — sensibilite (этого слова нет по русски: чувствительность — глуповато, восприимчивость — обще и холодно.)
Sensibilite — это способность быть пронзенным, уязвимость — за другого—души.— Вам ясно? —
И еще мое горе, что Вы, нежный руками — к рукам моим! — не нежны душою — к душе моей! Это было и у многих (вся моя встреча с З<авад>ским! — с его стороны!) но с тех я души не спрашивала.
Конечно — руками проще! Но я за руками всегда вижу душу, рвусь — через руки — к душе,— даже когда ее нет.— Ау Вас она есть (для себя!) — и ласковость только рук — от Вас!!! — для меня оскорбление.
Встреча с Вами для меня большое событие. Господи, когда я думаю о мирах, которые нас рознят, мне всё равно — руки! — Не хочу — не льщусь — не надо! Только руки,— я за это себя никогда не продавала!
Когда-то, в минуту ослепительного прозрения, я сказала о себе — маскируя глубину — усмешкой:
«Другие продаются за деньги, я — за душу.» С кожей и костями продаюсь — кому не продавалась! — и как всегда хотела быть послушной!
— Еще меня сбивает Ваше «приятно».— Ах, Господи, когда одному мучительно от несоответствия, а другому приятно от соответствия,— какие тут соответствия и несоответствия! — Исконная бездна мужского и женского! —
Милый друг, Вы бы могли сделать надо мной чудо, но Вы этого не захотели. Вам «приятно», что я такая.
… Так гладят кошек или птиц…
119
Вы могли бы, ни разу не погладив меня по волосам («лишнее! — и так вижу!») и разочек — всей нежностью Вашей милой руки — погладив мою душу — сделать меня: ну чем хотите (ибо Вы хотите всегда только лучшего!) — героем, учеником, поэтом большого, заставить меня совсем не писать стихи — (?) — заставить убрать весь дом, как игрушечку, завести себе телескоп, снять все свои кольца, учиться по английски
Всю спою жизнь — с 7 лет! — я хотела только одного: умереть за, сейчас, 27 лет и бы попробовала «жить для»…
Не для Вас — Господи! — Вам этого не нужно (потому не нужно и мне!) — а через Вас как-то,— словом Вы могли бы взять меня за руку и доставить прямо к Богу.— Вот.—
И блоковские «стишки» я бы Вам простила (о себе уж не говорю!), и Асину книгу, и Вашу Устинью проклятую, и огород — дружочек! — но Вы не захотели мне ничего объяснить, у Вас просто не было напряжения, воли к моему — ну, что ж, скажу! — спасению.
П<отому> ч<то> ПавликА<токоль>ский, который пишет:
— пора…
Офицерам вставать за Петра —
и сам никуда не встает — такого союзника — в моем! — мне не надо.— Лучше уж такие враги, как Вы.
Вы сделали дурное дело со мной, дружочек.
Вы сказали: — «Не то, но впрочем можно и так.» В первое я поверила и, поверив в первое, не поверила во второе. (П<отому> ч<то> сказал НАСТОЯЩИЙ человек!)
Вы сказались слишком строгим для знакомого (какое Вам дело?) — и недостаточно — для человека так или иначе вошедшего в мою жизнь.
Да, я в Вашу комнату вошла, а Вы в мою жизнь.— В этом всё.— Я, легкомысленная, оказалась здесь тяжелее Вас, такого веского!
— Знаете, кем бы я бы хотела быть Вам? — Вестовым! Часовым! — Словом, на мальчишеские роли! —
— «Поди туда — не знаю куда,
Принесите — не знаю что.»
И я бы шла бы и приносила. (— Господи, какая у меня сейчас к Вам нежность!) — Собакой бы еще сумела быть…
А придется мне — и это наверное будет, и мне грустно ——
Ну, словом: от призрака (героя какой-нибудь чужой или собственной книги) — от призрака — к подлецу (живому), от подлеца — к призраку…
— О! —
Слушайте внимательно, я говорю Вам, как перед смертью: — Мне мало писать стихи! Мне мало писать пьесы! Мне надо что-нибудь —
120
кого-нибудь (ЛУЧШЕ — ЧТО-НИБУДЬ!) — любить — в каждый час дня и ночи, чтобы всё шло — в одно, чтобы я не успела очнуться, как — смерть.
Чтобы вся жизнь моя была одним днем — трудовым! — после которого спят — каменно.
