ЗАПИСНАЯ КНИЖКА
8
1920-1921
Поймите меня: ведь всё это мое вечное стремление таскать воду по чужим этажам, помочь какому-н<и>б<удь> дураку тащить узел, не спать, не есть, перебороть (себя и трудность!) — это не просто: избыток играющих сил — клянусь! —
Но не моя вина, что все трудности мне слишком легки — все отре-чения! — что всё это опять — игра.
Найдите мне тяжесть по мне.
И — чтобы — не тяжесть ради тяжести (как разгребание снега ради мускулов!), а чтобы это кому-н<и>б<удь> было нужно.
Распределите каждый час моей жизни, задавайте мне задачи, как сестры — Золушке:
«Отбери чечевицу от гороха…» И только — ради Бога! — никаких фей на помощь!
___
Вы м<ожет> б<ыть> скажете в ответ: «У Вас есть большое дело. Воспитывайте Алю.»
Но что я могу — я, которую саму нужно воспитывать?!
Я служить хочу.
— Вот Вам, дружочек, я — наедине с собой, настоящая. Каждое слово — правда. Ни пенинки!
МЦ.
Магическая минута с Блоком (в д<оме> Соллогуба.)
Вся зала: «Двенадцать! Двенадцать! Незнакомку! Двенадцать!»
У меня на губах: «Седое утро!»
Зала: «Двенадцать! Незнакомку!»
Блок: — «Я не умею читать „Двенадцать“, забуду, не прочту!»
Я, молча: «Седое утро!»
Зала: «Незнакомку! Незнакомку!»
Я, окаменев: «Седое утро!»
Блок: — «Седое утро!»
___
Аля передала ему мои стихи («Под рокот рвущихся снарядов») — Он говорил с кем-то, она подошла и тихонько тронула его руку кон-
121
вертом. Оглядывается. Молча подает письмо. Улыбается. «Спасибо.» Аля, не подымая глаз, наклоняет голову и бежит ко мне.— Таких стихов ему никто не писал! —
___
Не люблю любить вместе с кем-нибудь — унизительно! Поэтому не могла бы любить: ни пророка, ни актёра, ни поэта.— Как-то s’encanailler en compagnie.{опускаться в компании (фр.)}.
М<ожет> б<ыть> даже — s’angeliser en compagnie. {возноситься в компании (фр.).}
Всё равно — тошно! — Уж лучше: одной — целый полr!
___
Я люблю мужчин, окруженных в прошлом. Живые солюбящие — особенно, когда в большом количестве, мне НЕСТЕРПИМЫ.
Я хотела написать: соцелующие, но что-то похоже на социализм.
___
Дружочек.
…Тень достигла половины дома… Словом, около восьми.
Я думаю о том, что если бы сейчас приехала Сонечка Голлидэй — верней: что — если бы сейчас приехала Сонечка Голлидэй?
Моя душа сейчас идет по неверной дороге.
То же самое что трубить в детскую дудку под окнами Бетховена.—
Сравнение неожиданно верно/совершенно: ведь Бетховен был глух, ему дудка не мешала.
Словом, с дудкой надо идти к трехлетним.
Прощаясь как-то, Вы сказали мне:
— «Подождите меня не любить!»
— «Подождите меня любить!» — вот что сказать Вам следовало.— Исполняю Вашу просьбу дважды
____
А есть у меня чувство, что это отношение безвозвратно испорчено.—Посмотрим.—
___
12 ч. ночи
Давным-давно — 10 лет тому назад,— я испытывала это чувство. (Н<иленде>р, наша первая с Асей любовь! Сейчас проворовался н в чесотке.)
122
Самое первое: ну, что я ему сделала?
И чувство такой беззащитности, такой покорности!
— Вот я, делай что хочешь, я буду всё делать, что ты хочешь, если скажешь: не дыши — не буду дышать, только не отталкивай, не отталкивай, не отталкивай, я ведь тебе ничего не сделала, прости меня, я земля под твоими ногами, топчи!
О, Боже мой, а говорят, что нет души! А что у меня сейчас болит? — Не зуб, не голова, не рука, не грудь,— нет, грудь, в груди, там, где дышешь,— дышу глубоко: не болит, но все время болит, всё время ноет, нестерпимо!
Сидела с Л<идиеи> П<етровной>.— Дверь на замке, но щель такая большая, что у меня всё была надежда, что м<ожет> б<ыть> мне кажется, что замок. Когда собралась уходить — на секунду сумасшедшая радость: свет! (Один раз послышались шаги, жила этим!) — Но свет не у него, в проходной комнате. Иду по Поварской: еще светло — солдаты. Сейчас вся Поварская, как НН: френч и синие голифэ, каждый раз сердце взлетает, падает.
— Го — спо — ди.—
Иду, слезы на глазах, липы, как темный длинный свод, горло не разжимается: сейчас я дойду — черный ход — ключ — темнота и разгром — моя комната — Goethe — Mme de Staёl — книжка.
Секундами безнадежное решение: не видеться! ни за что! — пусть соскучится! — ведь соскучится же! Пусть думает, что забыла!
И ледяной ужас: вдруг подумает, что забыла?! И потому — не придет?
— Ни за что не пойду, ни за что не пойду, ни за что не пойду, скажу себе: он уехал в Т<амбов>, поверю — и не пойду, п<отому> ч<то> глупо — раз он в Т<амбо>ве-
Но ведь я буду знать, что он не в Т<амбо>ве, я ведь не поверю, я буду знать…
И—главное — если бы мне сказали: через 10 дней ты его увидишь. Но ведья каждый, каждый, каждый вечер буду его ждать, и он каждый, каждый, каждый вечер будет не приходить, а что он и через 10 дней не придет — и через месяц — никогда?!
Господи, когда я его 1 1/2 дня не вижу, мне кажется — подвиг! Ведь я все время отуманиваю себя: стихами, Mme de Staёl, людьми, всё время сражаюсь, каждую минуту отстаиваю себя у необходимости в нем, для меня каждая минута — без него.
О, я знаю себя! Через полных два дня у меня будет такое чувство исполненного долга, такое сияющее чувство донесенной — непосиль-
123
ной! — ноши, я почувствую себя ТАКИМ ГЕРОЕМ, что — секунду тому назад и думать об этом не посмев! — вцеплюсь в любой предлог — и ринусь к нему, чистосердечно веря, что иду по делу.
Господи! Ведь я не преувеличиваю. Отбросим 4–5 часов, к<отор>ые сплю, и подсчитаем мннуты-
48 час. — 10 = 38 ч. 38 х 60 = 2280
___
38 х 60 = 2280 — Две тысячи двести восемьдесят минут, и каждая, как острие! Ведь это — ТАК. А для него — между рисованием, грядками, прогулками, и еще не знаю чем (м<ожст> б<ыть> любит кого-нибудь?) — для него это даже не два дня, а просто — ничего, ничего даже не заметит.
Так я еще мучилась 22 л<ет> от Сони П<арно>к, но тогда другое: она отталкивала меня, окаменевала, ногами меня топтала, но — любила!
А этому я — глубоко и растерянно задумываюсь— просто НЕ НУЖНА. Ведь он про друзей говорит: — «Ежели бы они умерли, я бы их наверное скоро забыл…» Ая разве для него — друг? — Так — «приятно».
Господи, каюсь до конца: с гордыней кончено, «приятно» — согласна, но одного не могу! не могу! не могу! — чувствовать себя меньше, чем стук в комнате. Этого не могу — и не гордыня встает — а последний остаток разума: «ничего не добьешься!» и — то, с чем я умру — корректность.
— Милый друг. Вы наверное сейчас дома, Л<идия> П<етровна> сказала, что я была — дальше я ничего не знаю.
М<ожет> б<ыть> Вы всё понимаете, тогда Вам меня жаль, м<ожет> б<ыть> — ничего — ибо не желаете (англичанин!) и мысленно ставить меня в глупое положение.
(Как удивительно легко слетает гордыня!)
О, как я устала! — Опустошена! — Душа, как моя «столовая»!
Завтра с утра: умолять А<нтоколь>ского идти со мной за чужим пайком (10 ф<унтов> рыбы и 2 ф<унта> масла,— не в праве — Аля!!! — терять. А<нтоколь>скому дам половину, тогда 5 ф<унтов>тов • и 1 ф<унт>, но всё же не в праве.— Ах. если бы А<токоль>ский запросил все 10 ф<унтов> и все 2 ф<унта>! — Тогда я могла бы не идти!)
И другой паек — мой литературный — 2пудовым грузом — на совести!
124
И непереписанные стихи! — И сегодняшний потерянный день! — И что делать с этой рыбой — 5 ф<унтов> — когда мы с Алей почти ничего не едим?!
И стихи на ремингтоне, о к<отор>ых я и думать забыла! (Зачем столько денег, когда ничего не нужно?! Господи, как я бы раздавала, если бы не боялась, что сочтут за сумасшедшую или, вообще, в чем-то заподозрят! — Боюсь.) — И деньги взять у Кусикова.— В четверг Адриэнна Лекуврёр, буду мучиться, что НН. не любит XVIII в.— лишнее подтверждение розни! — и некому будет рассказывать.
— Ничего не нужно.— И строгий голос НН.— «У Вас есть Аля!» — А у Али живот болит, и она ничего не ест. Я и так уж стащила сегодня целую груду еды М<илио>ти, Господи, как я счастлива, когда кому-н<и>б<удь> что-н<и>б<удь> от меня нужно, когда хоть картошку берут.
— Господи, что я ему сделала, что он меня так мучит? А я-то думала, что уже никогда больше никого не смогу любить! — Точно тогда, 17 лет, кудрявая после кори,— в первый раз!
— Стихи.— Но моих стихов он не любит, они ему не нужны, значит и мне не нужны,— что мне до того, что Бальмонт похвалит?!
— Роздых.— Секунда трезвости:
Когдая в комнате, ему приятно.— Не совсем еще отвык, хотя оценил.
— «Мне очень жаль, что Вы сейчас уходите»,— несколько раз — и, давая книгу: «Вы же обещали ее от меня принять.» Второе — м<ожет> б<ыть> — из жалости, первое — непосредственно; я ему забавна, как разновидность чего-то: особенный зверек, птица.
Длю трезвость:
Всего того, что я пишу (чувствую) он не знает. Сегодня я яростно спорила, любила — вслух — свое. М<ожет> б<ыть> ничего за этим не чувствует, ибо не музыкален.
Господи, когда я — богатая! всё — вопреки всему! — к себе тянущая — так мучаюсь, что было с другими, которые его любили?!
— З<авад>ский тоже меня не любил, но ему льстило мое внимание, и — кроме того! — я могла ему писать. Любил стихи. Кроме того, в III Студии я была в чести, это увеличивало для него мою ценность,— хоть именем моим мог похвастаться! (III Студия еще менее известна, чем я!)
А этот—
___
125
{Число не вписано.} русск<ого> мая 1920 г., втроник
После героического дня мне нужна награда. Легче сражаться с англичанами, чем с своей душой,{И — jeu de mots (о, Heine на смертном одре!) Легче сражаться с Англией, чей с ангелом! (— тот.—) (Примечание М. Цветаевой.)} а Иоанна же каждый вечер видела Короля или слышала Голос! — Сегодня с утра — стихи (м<ожет> б<ыть> плохие, не знаю, но за ними не заметила утра), потом к Г<ольдма>нам, лежание на сквозном балконе (безумно боюсь!) — чтобы загореть (безумно люблю!) — и разговоры с тремя детьми: 12 л.— 6 л.—2 г. (Аля не в счет — мое!) — Так, от двух до восьми. Потом опять стихи. Сейчас темно,— около 12ти. Та же боль в груди (нытье) и то же сжатое горло. Целый день не было, утром встала почти счастливая, но слишком много силы ушло за день, вечером я, безоружная, все принимаю, вбираю, тяну в себя: следовательно и боль.— Одну секундочку думала пойти к А<нтоколь>скому, но сразу поняла: зачем? — Утешить меня может только тот, все остальные —только растравление.
К чести своей скажу, что ни одной секундочки у меня не было искушения пойти к М<илио>ти — ни тени! — даже сейчас губы кривятся.
— Если тот сейчас не идет ко мне, п<отому> ч<то> не знает, рада ли я ему буду, ясно, что на свете есть бессмысленные страдания (мои.)
Но одно несомненно: человек отшатнулся — и не знаю за что.
Живу сейчас совсем без радости.
___
Оправдание моей «пены»: чем заполнить промежуток волн? — И еще: у пены есть основа — волна, ее несущая, волна, которую она венчает.
— Из ничего ничего и не будет.—
Кроме того: мне сейчас безумно хочется есть,— в доме только сырье. Если бы у меня сейчас был хлеб, я бы м<ожет> б<ыть> не так томилась по НН,— отвлеклась бы. А то: двойная пустота души и желудка.
___
Мне подозрительна радость, с к<отор>ой НН встречает каждую мою просьбу: так радуешься — или когда очень любишь, или когда цепляешься за внешнее, чтобы скрыть внутреннюю пустоту к человеку.
Первое — не mon cas3.{мой случай (фр.).}
___
126
Между моим первым пайком (тогда, с НН) и вторым — (завтра, с Андреем) — всё отношение мое с НН.
И опять — только на этот раз от чистого сердца — та же просьба к нему:
— «НН, пожелайте мне, чтобы я не слишком об Вас скучала» — и его укороченный (на всю бывшую — тогда будущую — нежность ко мне!) ответ:
— «Желаю.»
(Тогда: — «Желаю, но не знаю, от всей ли души — или нет.»)
___
Между прочим, кто ему сказал, что я хочу видеться с ним только с 11?ти ч. вечера? Ведь он сам мне сказал: — «Только я приду поздно, в 11 ч., после 11?ти», а потом — через много времени — мне же:
— «Почему Вы не хотите видеться со мной днем? Вы же пускаете М<илио>ти».
Я тогда не вспомнила и, уверенная им, что именно я так хочу, стала объяснять ему, почему я так хочу.
— Глупо! —
___
Оттого что не сплю — курю, оттого что курю — говорю, оттого (и от того!) что говорю — дурю, оттого что дурю — дарю (всю себя!), оттого что дарю — горю…— горюю.—
___
У меня не грехи, а кресты.
___
Es ist von Gott besorgt, dass die Baume nicht in den Himmel wachsen {Богом предопределено, чтобы деревья не врастали в небо (нем.).}(это Бог позаботился обо мне в истории с НН.) — Немножко вроде Поликратова перстня.
___
А м<ожет> б<ыть> я слишком на слово верю? — НН убежден, что я дурна — и я сразу убеждена, без проверки.— А что я такое сделала хуже, чем он? — Берем основу. С самого начала встречи я знала, кто он, он —кто я.
127
Итак: святой и грешница. Кто, в конце концов, более грешен: святой, к<отор>ый целуется — или грешница? И что тут для него обидного, что я его целовала? Я даже не знаю, кто начал.
И еще: «скажите правду! Вы ведь меня не любите?» — так спрашивают, когда — по крайней мере — собираются любить, если всё равно — не спрашивают, не в праве, нет,— основания нет!
А я разве его спрашивала? — Господи, я так бесконечно-скромна — в чувствах другого ко мне! — моя нескромность только в своих собственных. Мне бы и в голову не пришло.
А основание у нас было то же: ему было хорошо со мной, мне — с ним. И, беря во внимание разницу пород, отношение к слову (он — такой скупой! я — такая щедрая!) — выходит, что он-то, пожалуй, больше тянулся ко мне, чем я к нему.—
— И зачем ему мои стихи в книжку? — Моих стихов он не любит (пена! — и раз о Блоке говорит «стишки». Но любит Бунина.— Гм…) Тщеславия — если бы оно у него даже было! — я его погладить не могу,— меня мало знают.
Очевидно, просто страсть к методике.
Раз в этой книжке уже есть три моих стиха, должны быть все.— Я их, впрочем, вчера же, придя домой, переписала.
Выходит так
Его просьба для меня возможность вздоха (не задохнуться — от —) — Освобождение от избытка.
Моя просьба для него: возможность делом заполнить — его — пустоту ко мне.— На затычку! —
Словом, я от восторга…
Он по чувству исполнения некоего джентльмэнского долга.
А м<ожет> б<ыть> — и этого нет?
____
Ругать Блока за то, что только пишет «стишки», а самому — только писать «картинки».
(Оба слова для меня — в кавычках.)
— Чорт! Сколько раз это горело у меня на губах, но это так очевидно, что стыдно.
— Был на войне добровольцем.— Да, но Доблесть и Родина — неизбываемы.
Это не Iмайский трудовой субботник: отслужил и пошел. Этому конца и краю нет.
А то легко,— повоевать год ц потом всю жизнь презирать других!
128
И вспоминаю я стихи Бальмонта:
— Яне знаю — что такое презренье?
Презирать никого не могу.
У самого слабого были минуты горенья,
И с тайным восторгом смотрю я в лицо врагу…
Я не знаю что значит — быть гордым
Перед другими, я горд — пред собой…
И потом уже — чисто-бальмонтовский — лепет:
О, струны мои! Прозвените небывалым аккордом,
Чтобы враг был, как я, во мгле голубой!
___
