Владимир Калашников
ПСИХЕЯ
(элементы мифопоэтики М.И.Цветаевой)
Кто бросил меня в горе миров?
«Великая книга мандеев» [1]
Жизнь — это место, где жить нельзя.
Марина Цветаева
Ты – каменный, а я пою…
Марина Цветаева
«Без Души весь этот мир был и есть не более как мертвый труп, тёмная бездна и какое-то небытие; нечто такое, чего даже боги ужасаются». Эти слова Плотина [2], — античного философа, умершего более тысяча семисот лет тому назад, — можно было бы взять эпиграфом к судьбе Марины Ивановны Цветаевой — великого поэта эпохи трагической потерянности человека. Сорок девять лет «непрерывной души» в бездушном и удушливом мире. В чём смысл этой «жизни в завтра, жизни во всегда», этого посланничества поэта, его заброшенности в эпоху?
К вам всем — что мне, ни в чём не знавшей меры,
Чужие и свои?!
Я обращаюсь с требованием веры
И просьбой о любви.
Эта обращённость через головы современников — не к нам ли? «Я то знаю, как меня будут любить (что читать!) через сто лет!»
Поэт лишь тогда имеет шанс прикоснуться к корневищу эпохи, когда удержит (греческое «эпохэ́» [3]) себя от неё, посторонится, не даст увлечь себя мутному потоку исторического.
О поэте не подумал
Век — и мне не до него.
Бог с ним, с громом,
Бог с ним, с шумом
Времени не моего!
Если веку не до предков —
Не до правнуков мне: стад.
Век мой — яд мой, век мой — вред мой,
Век мой — враг мой, век мой — ад.
Таков, в глубине своей, каждый поэт. Но трагизм пути Цветаевой, её «самой страшной из поэтических жизней» — совершенно особый, заставляющий вспомнить древних христианских гностиков [4], этих детей света, «эмигрантов Царствия Небесного», тоскующих по миру дивному, родному, но, увы, далёкому и столь чуждому миру сему: миру — тёмному и отлучённому от целей и внутренней сущности человека, миру, в котором мы очутились, в который заброшены: «Как живой стоит передо мной великий Василид [5], никогда не улыбавшийся, с кроткой грустью в спокойных, глубоких очах» (Л.Карсавин).
Возможно ли при цветаевском трагическом диссонансе с веком (а ведь век и увечье — однокоренные слова!) говорить об окликнутости поэта временем? Только ли эстетически или же назидательно-исторически (изломанность судьбы, затравленность поэта «веком-волкодавом») значима для нас Цветаева? Не об этих значимостях пойдёт речь, но об исповедничестве от поэзии, вдохновенном голосе «в тысячелетия», мысли непридуманной, неистовой и невесёлой, но испытующей глубины. Поговорим о поэте — Душе мира. Но не той Душе, которую мыслил Плотин — животворящем принципе и прекрасной поводырице мира сего. Нет, — о Душе не от мира сего, чужеземке и очарованной страннице, об одинокой виноградной лозе, оставленной в мире, но не забывшей ни своей сущности, ни своего происхождения.
[continue reading…]